124-ый пехотный Воронежский полк

[землянка]

Друзья, я собираю потихоньку информацию о полку и его реликвии. К сожалению, имя этого достойнейшего подразделения РИА незаслуженно забыто сегодня, в городе нет даже улицы, названной его именем (в отличие, от Белгорода, например), как нет и улицы Марины Влади, внучки командира полка Е.В. Энвальда. Зато есть улицы Желябова, Перовской, Р. Люксембург и прочих "борцов за наше счастливое будущее". В ообщем, начнем потихоньку рассказывать полковую историю в текстах, вещах и фотографиях...


Андрей Геннадьевич Малов-Гра

124-й ПЕХОТНЫЙ ВОРОНЕЖСКИЙ ПОЛК . 1914 - 1918 гг.

Вопрос участия отдельных воинских частей Российской Императорской армии в 1-й Мировой войне разработан недостаточно. Автор предлагаемой вашему вниманию статьи сделал попытку описать боевой путь 124-го пехотного Воронежского полка по материалам, основу которых составили документы восьми архивных фондов Российского Государственного Военно-исторического архива (РГВИА). Большая часть из них вводится в научный оборот впервые.

К началу Первой мировой войны 124-й пехотный Воронежский полк квартировал в городе Харькове и входил во 2-ю бригаду 31-й пехотной дивизии Х армейского корпуса в составе Киевского военного округа. Для подготовки во время боевых действий обученного резерва, на месте формирования полка оставался пехотный запасной батальон. В мирное время в полку находилось 19 офицеров, 1 классный чин и 262 нижних чина, которые с началом войны служили «кадром» будущего полка второй очереди.
124-й пехотный Воронежский полк служил базой для формирования второочередного 276-го пехотного Купянского (будущая 69-я дивизия. ХХХVІІІ армейский корпус) и 31-го пехотного запасного батальона (затем полка).
Период истории 124-го пехотного Воронежского полка с 1906 по 1915 год связан с именем его командира Евгения Васильевича Энвальда. Он был потомком шведского офицера, перешедшего после Полтавы на службу к Петру Великому. По воспоминаниям его жены Варвары Верженской-Энвальд, Евгений Васильевич был «отцом полка». На Рождество, на Пасху, а также на день ангела командир приглашал к себе на обед всех холостых офицеров. Часто они становились почти частью его семьи. На свое жалование он нанимал большую квартиру, со столовой на 25 человек, как минимум. Не обладая, как и подавляющее большинство служилого русского дворянства, ни имениями, ни капиталами, ни домами, Евгений Васильевич на свои деньги содержал денщиков, повара, кучера и даже шофёра. Характерная деталь – полковник Энвальд запрещал своим детям обращаться к солдатам на «ты».
Евгений Васильевич был заботливым командиром. К примеру, ежедневно он ходил в солдатскую столовую и садился каждый день за другой стол, чтобы проверить, какую пищу дают солдатам. Он ел вместе с ними, чтобы снять пробу пищи, и, особенно, чтобы не было ничего подгорелого. В полку даже были особые медные котлы, с двойным дном, с глицерином.
Три месяца в год, летом, все полки Х армейского корпуса направлялись в лагерь в Чугуеве и жили в палатках, лишь для командиров полков были построены дома. В лагере был большой амфитеатр, в котором еженедельно офицеры-любители ставили спектакли или концерты для всех солдат и офицеров. Полковник Энвальд в этом деле играл заметную роль: он был большой весельчак, хорошо пел, играл на гитаре.

(Примечательно, что в этом самом военном амфитеатре впервые танцевала в классическом балете его дочь Милица Энвальд (в замужестве Полякова). Она училась в Смольном институте, в том числе и танцу, но могла выступать лишь перед солдатами и офицерами, а не на сцене перед обычной публикой (это было не достойно дочери офицера). Позже, уже в эмиграции Милица стала прима-балериной в Парижской опере и в Русском балете Монте-Карло. От брака с Владимиром Поляковым у нее родилась дочь Марина, более известная у нас по своему псевдониму как Марина Влади.)

31 июля 1914 года 124-й пехотный Воронежский полк, погрузившись в эшелон на городском вокзале, отправился «в поход». В составе 3-й армии Юго-Западного фронта ему предстояло встретиться с австро-венгерскими войсками. Поезд шел через Сумы, Киев, Шепетовку и Изяславль, а от местечка Белогородка марш был пешим.
В бой пришлось вступить практически с марша. Уже 17 августа поручик Чайко докладывал из местечка Волкова о том, что, командуя выборными нижними чинами от 3-го и 4-го батальонов, в ходе встречного боя лично взял вражеский пулемет и убил офицера, в планшетке которого оказались ценные сведения о противнике. Поручик Моисей Петрович Чайко будет представлен за этот бой и к ордену Св.Георгия 4-й степени.
Бой пришлось принять полку у реки Гнилая Липа 17 августа 1914 года. Наступая, 4-й батальон попал под фланговый огонь австрийской батареи. Был тяжело ранен командир 16-й роты поручик Чайко, тогда его подчиненный подпрапорщик Педос (тоже раненый) возглавил остатки роты. В это время 11-я рота штабс-капитана Колодяжного и 12-я капитана Фрея ударили по батарее. Батарею у деревни Сетула воронежцы молодецкой атакой смели, причем захватили целыми два орудия. Отличились: захвативший орудия 11-й роты подпрапорщик Тит Буряк (позже получит Георгиевский крест 2-й степени – первую награду в полку за эту войну), подпоручик Воробьёв, прапорщик Ивлев и унтер-офицер Богатырёв.
В ходе наступления Воронежцев их противниками были венгерские части, отличавшиеся большой жестокостью по отношению к русским.

«Командиру 4-го батальона от командира 15-й роты
Рапорт.
В авангардном бою 31-го августа с/г у села Ситула в котором принимал участие 4-й батальон нашего полка мною обнаружены следующие зверства австрийцев:
1) Во время боя, уже раненый в рот и оставшийся без зубов и языка, рядовой вверенной мне роты Илья Винник был добиваем австрийцами прикладами по спине, которую разогнуть не в состоянии, и только вернувшись на линию нашего сторожевого охранения, откуда, и был эвакуирован на перевязочный пункт.
2) При постановке полевого караула от заставы (3-й взвод 15-й роты) по дороге ведущей к городу к Яворову у моста был мною обнаружен труп мл.ун.оф. вверенной мне роты (отделенного командира 4-го отделения 4-го взвода) Кирьяна Врюкало, призванного из запаса зверски замученного австрийцами. Сильно раненного в обе ноги и потерявшего способность двигаться австрийцы исполосовали своими штыками-кинжалами – 17 глубоких колотых ран. Оставив 4 кинжала на нем, вонзив их по рукоятки.
Об изложенном доношу, для сообщения, если возможно в печати.
п.п. Капитан Трембач.»


Продвигаясь вперед, полк почти не встречал сопротивления. Австрийский фронт был прорван, но к концу сентября австрийцам удалось его стабилизировать. 27 сентября воронежцам пришлось даже отступать [для выравнивания линии фронта]. Отныне позиции полка были в районе Перемышля. Австро-венгры достаточно эффективно использовали свое превосходство в артиллерии. Наши позиции постоянно обстреливались 12-дюймовыми снарядами. В ходе боя 8 октября у деревни Радохонце при наступлении на мост был убит капитан Белинский, а подполковник Погоский захвачен в плен (Леонард Погоский, будучи ранен, бежал из плена через несколько часов).

 

[землянка]

Но к декабрю обстановка изменилась. К началу месяца 3-я армия оказалась уже на правом берегу реки Вислы. Австрийцы отступали, стараясь оторваться. 6-го декабря, в день своего полкового праздника, 124-й пехотный Воронежский полк произвел молниеносную атаку на позиции австрийцев. Им противостоял полк, сформированный из чехов, и сильного сопротивления он не оказал. Зная это, полковник Энвальд ручался за успех перед вышестоящим начальством и оказался совершенно прав. Государь, растроганный успехом полка, поблагодарил воронежцев, а полковника Энвальда поздравил с награждением орденом Св. Георгия 4-й степени.
Но у полковника Геруа, тогда командира соседнего 123-го пехотного Козловского полка, была другая версия этих событий. «Поздно вечером 5 декабря, на фронте Воронежского полка перебежало несколько солдат-чехов. Они сообщили, что являются посланниками чешского полка, который занимает позицию против Воронежцев. “Если вы атакуете нас перед рассветом, – заявили они, – полк не окажет никакого сопротивления и все сдадутся в плен”. Энвальду оставалось решить: довериться ли этому жесту славянского братства, передаваемому устами перебежчиков, или воздержаться от понятного соблазна легких победных лавров?»
6 декабря, при взятии позиций противника на высоте 341 в штаб 31-й пехотной дивизии были препровождены 802 нижних чина, 2 офицера и 3 врача.

Через два дня, 8 декабря, во время наступления полк двигался вперед походным порядком, имея артиллерийскую батарею 31-й артбригады в середине колонны. Такое неосмотрительное движение (без головного и фланговых дозоров) было связано с тем, что передвижение шло по территории контролируемой русскими. Тем не менее, венгерским частям удалось просочиться сквозь нашу линию и нанести удар по воронежцам с фланга. Полк в замешательстве стал откатываться, причем артиллеристы бросили свои батареи, не успев их развернуть. Только через некоторое время офицерам удалось организовать людей и с помощью батальона 123-го полка, высланного полковником Геруа из дивизионного резерва, батарею удалось отбить, а противника отбросить. Более того, лихой атакой воронежцы под командованием капитана Ангилеева захватили и вражескую батарею.
В ходе наступательных боев к весне 1915 года русской армии удалось овладеть горными проходами в Карпатах и создать угрозу выхода на Венгерскую равнину. 17 марта 1915 года воронежцы впервые столкнулись с использованием противником удушливых газов. Но, к счастью, обошлось без серьезных потерь.

В приказе по 31-й пехотной дивизии от 14 апреля 1915 года, говорится о перегруппировке противника: 39-я гонведная дивизия (против Воронежцев, на фронте Оструша-Сташковка, стоял 11-й гонведный Мукачевский и 16-й гонведный Бештерчьярский полки) сменяется на другие части.
Полки были «не надежными». Оба, хоть и считались полками венгерского ландвера (гонведа) комплектовались: Мукачевский из русинов, а Бештерчьярский (или Банска-Быстрицкий в современном звучании) из словаков;

17 апреля в 2 часа ночи противник предпринял наступление против правого фланга воронежцев, которое было отбито ружейным и артиллерийским огнем. В бою был взят пленный, от которого были получены сведения, что против Воронежского полка стоит германский 2-й Гвардейский гренадерский Императора Франца полк. Причем пленный, взятый у Оструши, показал, что с французского фронта германцы перебросили сюда пока только этот полк из всей гвардейской дивизии по личной просьбе шефа полка – Императора Австрийского Франца-Иосифа. Весь день 17 апреля противник вел сильнейший артиллерийский огонь по позициям Воронежцев у Сташковки. На следующий день противник наступал на тамбовцев и пензенцев, но около 3 часов ночи на 19 апреля атаковал и воронежцев в районе высоты 405, причем в некоторых местах ему удалось дойти до наших проволочных заграждений, но не более.

Артиллерия противника в течение вечера, ночи и утра 19 апреля вела непрерывный огонь по хорошо пристрелянным окопам русских, которые несли огромные потери. Затем неприятель густыми цепями, в несколько линий, пошел в атаку и около 9 часов утра овладел высотами 405 и 437. Удар германцев пришелся в стык между 124-м пехотным Воронежским полком и 278-м пехотным Кромским полком 70-й пехотной дивизией IХ корпуса. Командование корпуса выслало на помощь Воронежцам 19-й пехотный Костромской полк. Высоты 405 и 437 были несколько раз отбиваемы, несмотря на огромные потери, но так и остались за неприятелем. В 11 часов выяснилось, что 70-я дивизия отошла, обнажив правый фланг воронежцев. В 16 часов командующий корпусом генерал-лейтенант Н.И. Протопопов отдал приказ отойти на вторую позицию. У воронежцев были убиты командир батальона подполковник В.М.Авдаков и 12 офицеров. От полка осталось лишь несколько рот, собравшихся у деревни Турза. 20 апреля Х корпус продолжил отступление, причем наиболее сильный натиск противник оказывает на Воронежский полк, кроме 2-го Гвардейского Гренадерского, введя в бой только что прибывший 1-й Гвардейский Гренадерский Императора Александра полк. [По иронии судьбы шефами этого полка всегда были Российские Императоры, начиная с «вечного шефа» Императора Александра I.] На рассвете 21 апреля 31-я пехотная дивизия атаковала противника, но атака не удалась. В 17.30 противник провёл массированную контратаку, в результате которой фронт корпуса прорван в восьми местах. К 22 апреля 31-я дивизия фактически прекратила свое существование. В 124-м пехотном Воронежском полку к утру 23 апреля отведенному в резерв 3-го Кавказского корпуса в строю остались лишь два офицера. В виду нехватки резервов 31-я дивизия вновь была поставлена в первую линию, несмотря на свою численность в 2 100 штыков. Но, тем не менее, отступление продолжалось. Лишь в результате контрнаступления 6 мая противника удалось остановить и вынудить перейти к обороне по реке Сан. Позиции Воронежцев находились у деревни Кульно.

К середине июня 1915 года 3-я армия вошла в состав Северо-Западного фронта под командованием генерал-адъютанта М.В. Алексеева. Причем части армии занимали фронт Ивангород-Люблин. Отступление продолжилось. Воронежцы отходили на север к реке Кшна. Чувствовалась нехватка офицеров, но это не повлияло на храбрость нижних чинов полка. Так, 3 июля командовавший 2-м батальоном прапорщик Щетинин докладывал, что, будучи посланным со своим батальоном, собрал отступавшие остатки 121-го Пензенского и 123-го Козловских полков и, несмотря на подход вражеских бронеавтомобилей, держался с 10 часов утра до 10 вечера. Остатки обескровленного Воронежского полка, прикрывавшие отступление корпуса, отошли последними в ночь на 4 августа, дав возможность организовать оборону на берегах Кшны. В результате Свенцянского прорыва противника и сдачи генералом Григорьевым крепости Ковно «великое отступление» продолжалось. «Задача у арьергарда тяжелая, но Вам надо, во что бы то не встало, задержать противника!» - даже не приказывал, а просил в письме к командиру воронежцев полковнику Осинскому начальник дивизии. Активно и эффективно действовала команда разведчиков прапорщика Авраменко, находясь на переднем крае. Но в конце сентября тяжелые бои постепенно стали сходить на нет, и армии остановились на линии Рига-Барановичи-Тернополь. Позиции 124-го пехотного Воронежского полка находились по берегу реки Щара, в районе Барановичей.

Для войск началась позиционная война. Активно действуют лишь отдельные команды, число которых неукоснительно растет. В рапорте от 1 октября 1915 года командир полка отчитался о создании и эффективных действиях команды гренадер, а 6 ноября - о боевом применении бомбометов. Кроме вышеназванных, в полку существовали команды: пулеметная, конных разведчиков, пеших разведчиков, службы связи, по сбору оружия, полицейская, а также лазаретная, писарская и музыкантская.

Следует заметить, что офицерский корпус полка к тому времени сильно изменился. Практически на всех должностях находились прапорщики, чье образование, воспитание и происхождение не всегда позволяло им поддерживать свое офицерское достоинство. Полковнику А.А. Осинскому даже пришлось выпускать специальный приказ о панибратстве прапорщиков с просьбой «обратить особое внимание на поддержание своего авторитета».
В январе-марте 1916 года положение на участке Воронежского полка не изменилось. Участились лишь газовые атаки. С 16 марта по 14 апреля полк находился в корпусном резерве и доукомплектовывался. К моменту выхода на позиции в полку числилось 70 офицеров и 5 149 нижних чинов, из них в строю 50 и 2 940 человек соответственно.

 

[землянка]

22 мая 1916 года, после серьезной артподготовки, на позиции противника начала наступление 8-я армия Юго-Западного фронта. В связи с изменившейся обстановкой, с 9 июня 1916 года Х корпус бал передан в 4-ю армию Западного фронта, чьей задачей было нанесение удара на Барановичи, а 11-го числа вся 3-я армия переподчинена командованию Юго-Западного фронта. К 12 июня на участке Юго-Западного фронта наступило затишье, а 4-я армия копила силы для удара.

20 июня Воронежский полк пошел в наступление. Поначалу оно имело успех, но следующий день обернулся для полка страшной трагедией. Полк атаковал немцев, имея два батальона в линию, а в каждом батальоне все роты в затылок, то есть всего было восемь волн. После ожесточенной артиллерийской обработки немецких окопов полк перешел в атаку, рассчитывая быстро ворваться в расположение противника. Но, к сожалению, уцелевшие два немецких пулемета в бетонированных капонирах наподобие крепостных последовательно отбили атаки всех восьми волн полка. Наша артиллерия, в том числе тяжелая, оказалась не в состоянии разрушить пулеметные капониры. В Воронежском полку осталось лишь 25 % офицеров, «раненых вытаскивали всю ночь. Убитых попросту не могли подобрать». На утро трагедия повторилась, но уже с Тамбовским полком, заранее развернутым в затылок Воронежскому. В числе прочих погибли полковник Александр Корявко, поручик Руденко, поручик Чапурин. Первые два позже посмертно будут награждены орденом Св.Георгия 4-й степени, последний – Георгиевским оружием. За этот же бой кавалером Георгиевского оружия стал подполковник Евгений Казанжи. Нижние чины получили на полк две Георгиевские медали 3-й степени, восемнадцать 4-й степени и … 5 тысяч поздравительных открыток от Верховного Главнокомандующего!

20 июля 1916 года Х армейский корпус передан во 2-ю армию. Воронежский полк оказался в корпусном резерве. 10 августа полк занял позиции по берегу реки Щара около села Малая Лотва, между высотой 82.3 и устьем реки Ведьмы. С 23 августа по 29 сентября 1916 года полк находился в армейском резерве. На фронте затишье, но время от времени случались ужасные события. Так, 5 октября в 17.15 между 1 и 2 караулами 12 роты на болоте был замечен лежащий солдат, как оказалось старший унтер-офицер 14 роты Григорий Авдеенко, у которого были отрезаны уши и надрезан язык. Утром он был отправлен с пакетом, был схвачен немцами и уведен в их расположение, где его допрашивал офицер. За отказ дать показания Григорию отрезали уши и язык. Затем он бежал и добрался до 12 роты. Вечером герой-мученик был доставлен в перевязочный пункт.
С 20 октября по 12 ноября воронежцы снова отведены в армейский резерв. Будучи на позициях, полк получил известие, что его славный командир генерал-майор Осинский покидает полк, получив повышение. Прощаясь с полком, Александр Антонович сказал: «Расставаясь с Вами, я счастлив сознанием, что наш воронежский девиз: ”Один за всех и все за одного“ глубоко продуман и прочувствован каждым Воронежцем!».

1917 год не предвещал ничего необычного. На Рождество и Новый Год – обыкновенный вечер в офицерском собрании, игры с раздачей подарков для нижних чинов. В начале января 1917 года в армии последовала реорганизация: пехотные полки вместо четырехбатальонных были реорганизованы в трехбатальонные полки. В связи с этим Воронежцы выделили батальон для формирования 676-го пехотного Зеньковского полка, командиром в него ушел «коренной воронежец» полковник Морозов. На позициях отмечались лишь редкие перестрелки и работа команд разведчиков.

2 марта поползли слухи о беспорядках в Петрограде. В 2.25 ночи на 4 марта в полку была получена телеграмма из штаба корпуса о назначении Верховным Главнокомандующим великого князя Николая Николаевича и о новом составе Совета министров. В 15 часов получили приказ по 31-й пехотной дивизии с текстом манифеста Государя Императора Николая II об отречении от престола и манифеста Великого Князя Михаила Александровича об отказе принять престол, впредь «до выяснения воли народа об образе правления чрез Учредительное Собрание». В 18 часов оба манифеста были объявлены во всех ротах и командах. Уже 11 марта, находясь на позициях, полк принял новую присягу, а 21 марта избран «офицерско-солдатский» комитет. 31 марта начались первые контакты с противником, пока на уровне записок на колючей проволоке. 8 апреля полк пешим порядком двинулся в тыл, пребывание в котором не оказало на солдат-воронежцев сильного разлагающего действия. Пожалуй, единственным элементом «революционности» была проведенная 17 апреля «с разрешения начдива» манифестация в день «Пролетарского праздника 1 мая».
7 офицеров и 33 солдата полкового комитета сохранили в полку дисциплину. Верх в комитете держали боевые офицеры (в основном из разведывательной команды – полковые герои-знаменитости: капитан Журавлев, поручик Белан I-й) и солдаты - Георгиевские кавалеры (унтер-офицеры Павлов, Семенов и Кедров). Вообще, к своему счастью, полк не стал большевицким.
Не обошло полк и «модное» веяние – провозглашение себя «частью смерти». 13 июля все роты и команды полка за исключением 7-й, 9-й и 11-й подписали списки «офицеров и солдат, изъявивших желание до последней капли крови защищать Родину и Революцию и подчиняться всем приказам своего начальства». Но уже через четыре дня и оставшиеся подразделения подписали списки «частей смерти». Таким образом, весь полк получил право ношения на головном уборе «Адамовой головы» – черепа и костей.
18 июля 124-й пехотный Воронежский полк, погрузившись в эшелоны, отправился на Румынский фронт в состав 9-й армии. Примечательно, что даже при передвижении Воронежцы сохраняли строжайшую дисциплину и боеспособность.
Прибыв на Румынский фронт 28 июля, полк получил время на отдых. Практически каждый день проходят тактические учения, а по вечерам - танцы. Правда это не мешало солдатам постоянно «охотиться» на дезертиров. 6 августа полк начал движение на территорию Румынии и сосредоточился в районе Слободзеи. 29 августа занял позиции у села Серет. Опять эффективно действовала команда разведчиков, в конце августа взяв несколько «языков» [из 43-го пехотного (6-го Восточно-Прусского) полка].
На разваливавшемся Румынском фронте в ноябре 1917 года по приказу генерала Д.Г. Щербачева штаб 9-й армии приступил к формированию Национального корпуса Русских добровольцев для отправки на Дон к Л.Г.Корнилову. Румынское правительство всячески препятствовало организации корпуса. В Бессарабии оно опубликовало заявление, что «в Яссах никаких отрядов нет». Генерал Щербачев не проявил должной инициативы, и вся тяжесть организации легла на плечи полковника М.Г. Дроздовского. Даже после отмены Щербачевым приказа о сформировании корпуса Михаилом Гордеевичем была организована 1-я Отдельная бригада Русских добровольцев в составе более 800 человек. Бригада эта стала основой знаменитой Дроздовской дивизии в составе ВСЮР.
124-й пехотный Воронежский полк в это время постигла участь многих полков Российской армии – он «растаял». Полковой комитет 14 голосами из 40 принял «Воззвание о поддержке власти Советов» с призывом к скорому демократическому миру. Большинство нижних чинов, выходцев с Украины, откликнулась на призыв Рады и «украинизировались». Офицеры полка, оставшись верными присяге России, поступили в отряд Дроздовского. Последний командир полка полковник В.И. Ангилеев прошёл всю Гражданскую войну и в эмиграции стал председателем Союза Георгиевских кавалеров.
К октябрю 1919 года полковнику-воронежцу Н.А. Ткачеву удалось в Дроздовской дивизии создать кадр полка и выделить его в отдельную часть – 2-й сводный полк 31-й пехотной дивизии, командиром которой он и был назначен.

ПРИЛОЖЕНИЯ

Потери 124-го пехотного Воронежского полка
с июня 1914 до июня 1917 гг.
Убито 1055.
Умерло от ран 176.
Отравлено газами и остались в строю 26.
Ранено 6081.
Контужено 718.
Находятся в плену 130.
Бежало 113.
Пропало без вести 5648.
Умерло от болезни 82.
Эвакуировано 4589.
Прибыло по выздоровлении 3776.

Воронежцы – Кавалеры Ордена Св.Георгия 4 ст.
1. АВДАКОВ Виктор Михайлович, подполковник. (посмертно)
2. АНГИЛЕЕВ Владимир Иванович, подполковник.
3. АНДЕРСОН Эмиль Петрович, подполковник.
4. ДАНИЛОВ Сергей Иванович, капитан.
5. КОРЯВКО Александр Платонович, полковник. (посмертно)
6. МОРОЗОВ Григорий Федорович, подполковник.
7. ОСИНСКИЙ Александр Антонович, генерал-майор.
8. РУДЕНКО Евдоким Евстратьевич, поручик. (посмертно)
9. СЕРООКИЙ Фома Корнеевич, штабс-капитан.
10. ЧАЙКО Моисей Петрович, поручик.
11. ЭНВАЛЬД Евгений Васильевич, генерал-майор.

Воронежцы – Кавалеры Георгиевского оружия
1. АВДАКОВ Виктор Михайлович, подполковник.
2. АВРАМЕНКО Анатолий Иванович, подпоручик.
3. ГУНДАРЕВ Константин Николаевич, подполковник.
4. ЖУРАВЛЕВ Яков, штабс-капитан.
5. ЗДОРЕВСКИЙ Павел Иванович, полковник.
6. КАЗАНЖИ Евгений Фомич, подполковник.
7. МОРОЗОВ Григорий Федорович, подполковник
8. ОСИНСКИЙ Александр Антонович, генерал-майор.
9. ТРЕМБАЧ Павел Саввич, подполковник.
10. ЧАПУРИН Илья Константинович, поручик. (посмертно)
11. ШЕЛЕМЕТЬЕВ Михаил Александрович, подполковник

 

[землянка]

Командир полка в царское время

В письме воронежского военно-исторического клуба «124-й пехотный Воронежский полк», за подписью его руководителя А. Г. Малова, меня просят: «Дать какие-либо сведения по истории полка, его офицеров и, безусловно, генерал-майора Энвальда... Имя полковника Энвальда встречается в период между 1904-1915 годами лишь один раз – в декабре 1914 года, когда воронежцы наголову разбили австрийскую дивизию».

Генерал-майор Евгений Васильевич Энвальд был отчимом моей матери.

Моя бабушка, урожденная Варвара Осипова, была замужем первым браком за полковником Леонардом Матвеевичем Верженским. Верженские являются потомками русско-литовского воеводы из Литовско-Русского Государства, Михаила Верженского, во времена царя Ивана Грозного перешедшего в Россию, когда в Литве форсировались процессы полонизации, после включения Литовско-Русского Великого Княжества в Польское Государство Люблинской Унией в 1569 году. От этого брака у моей бабушки было три сына и две дочери. Старший сын, полковник Георгий Леонардович Верженский, ветеран Японской и Первой Мировой войн, умер и похоронен в Аргентине в 1983 году. Младшая дочь – моя мать, умерла и похоронена в Аргентине в 1984 году. От второго брака, с Е. В. Энвальдом, у моей бабушки было три сына и три дочери. Как и полагалось в русских служилых дворянских семьях, все сыновья учились в Кадетских корпусах, а затем в Юнкерских училищах, а все девочки в Институтах благородных девиц.

Генерал Евгений Васильевич Энвальд был чисто русским православным человеком, хотя и унаследовал шведскую фамилию, от одного из тех шведских офицеров, которые после Полтавы поступили на русскую службу, по приглашению царя Петра Великого. Он командовал Воронежским полком в течение почти 11-и лет. Полк стоял в Харькове, в составе корпуса из двух дивизий, по четыре полка каждая.

Моя мать мне очень часто и много рассказывала о тогдашней счастливой жизни подданных русского царя, независимо от вероисповедания, народности, сословия и положения. Особенно обстоятельно она мне рассказывала, притом многократно, о реальной жизни русских царских офицеров, и особенно об офицерах Воронежского полка.

Командир полка получал хорошее жалование, кажется, около 500 рублей. Это было очень много, если учитывать, что почтальон получал около 20 рублей в месяц. Это были золотые рубли, с покрытием в 110 процентов золотом, и без никакой инфляции в течение десятилетий. Офицеры получали гораздо меньше. Но командир полка получал много, потому что по традиции он был как бы отцом всех холостых офицеров. На Рождество и на Пасху командир полка должен был приглашать к себе на обед всех холостых офицеров, а также и на их День Ангела. Они были частью его семьи. Для этого он должен был нанять (за свой счет) большую квартиру, со столовой на 25 человек как минимум. Подавляющее большинство наших дворян к этому времени не обладало никакими имениями, ни капиталами, ни домами, но государство обеспечивало каждому офицеру, и особенно командирам полков, возможность исполнять свои функции.

Командир полка имел денщика, повара, кучера и шофера, набиравшихся из солдат, выражавших для этого добровольно свое желание, по истечении первого года службы. Желающих было много, и тогда из них выбирали лучших. Военный персонал, служивший в доме командира полка, становился в какой-то мере членом его семьи. После демобилизации, в случае свадьбы, они просили благословения от командира полка как от второго отца, а сам командир обязан был при этом сделать им свадебный подарок, чаще всего хороший костюм. Для этого он и получал соответствующее жалование.

Особенное положение занимал личный денщик командира полка. Он был единственным, кто имел право обращаться к своему командиру на «Ты», называя его не по имени и отчеству, и не по чину, а просто «барин». (От «боярин», «скорее всего... воин, тот кто бьется». Г. П. Цыганенко, Этимологический словарь русского языка). При уходе полка на фронт, жена командира полка, благословляя денщика, поручала ему заботу о своем муже. Его функцией было заботиться о своем «барине», быть его «нянькой» и ограждать его от чрезмерных опасностей.

В Русской Императорской армии не было и в помине никакой «дедовщины». Это было чуждо духу русской армии. По традиции, офицеры обращались к солдатам со словом «братцы». Офицеры давали приказы унтер-офицерам, каковые и были непосредственными командирами солдат. Военный персонал на службе командира полка пользовался уважением со стороны семьи командира. Детям офицеров, особенно детям командира полка, было строго запрещено обращаться «на ты» к солдатам, даже если у них и заводилась с ними дружба. С посторонней прислугой, скажем, с няньками, можно было переходить «на ты», если они это разрешали. А к солдатам обращаться «на ты» нельзя было ни в коем случае, даже если они сами этого просили. (Няньки тоже исполняли свою государственную функцию. Государство нуждалось в многочисленном хорошем офицерстве, воспитанном с детства в служении России, в военных семьях. Однако, при семьях в одиннадцать человек, как в семье моей бабушки, мать не могла сама со всеми ними справляться. Няньки, русские крестьянки, являлись первыми воспитательницами будущих русских дворян,
воспитательницами в сугубо русском, крестьянском, т. е. христианском духе. Лишь потом начиналось обучение иностранным языкам и культурам. Это хорошо видно на примере няньки А. С. Пушкина).

Распорядок дня в семье полкового командира обуславливался военным расписанием. Рано утром детям давали «первый завтрак», то есть кружку парного молока с куском ржаного хлеба. Затем, приблизительно через два-три часа, был второй завтрак, с чаем, кофе с молоком, ветчиной, сыром, вареньем и т. д. Обед же был в пять часов дня.

В полку солдаты обедали в полдень. Командир полка обедал вместе с солдатами. Когда солдаты входили в столовую, они пели молитву «Отче всех...». Затем они садились за столы по десять человек (отделение), во главе с одиннадцатым старшим. Когда уже стали подавать еду, входил командир полка и садился каждый день за другой стол, чтобы проверить солдатскую пищу, особенно чтобы не было ничего подгорелого. Мать мне рассказывала, что в Армии говорили о том, что в 19-ом веке какой-то царь как-то отведал солдатской пищи, которая оказалась чуть подгорелой. Тогда царь сильно рассердился и приказал, чтобы впредь пища солдат никогда не была подгорелой. Поэтому, уже в 19-ом веке в русской армии были усовершенствованы специальные медные котлы, с двойным дном, с глицерином, чтобы еда не подгорала. На обед давали хлеб, борщ (или щи) и кашу, в неограниченном количестве. В борще (или в щах) варилось мясо, его вынимали перед подачей и резали на куски, и клали на весы на глазах у солдата, по полфунта на человека. На ужин давали то же самое, но без мяса.

Отведав солдатской пищи, командир полка уже не мог идти в полдень обедать домой. Он обедал снова, вместе с семьей, лишь вернувшись после службы, которая кончалась в пять часов вечера. Поэтому, вместо ужина, в большинстве случаев, потом, в 8-9 часов вечера пили чай с бутербродами. Дети же предпочитали солдатскую пищу, они говорили, что она «вкуснее». В виде награды, иногда разрешалось денщикам приносить солдатский борщ детям.

В полностью укомплектованных полках первой категории было до 60 офицеров. Моя мать рассказывала, что почти треть офицеров были поляки, из польской шляхты дворян, которые считали, что единственной благородной работой является военная служба. В большинстве случаев, они были католики, но давали присягу русскому царю, а посему и служили ему верно. Однако, очень многие из них затем обрусевали, зачастую женились на русских. Другая треть были кавказцы, главным образом осетины, грузины и армяне. И лишь немного более трети были русские (великороссы, украинцы и белорусы). Все они жили дружно, общей семьей. Русская Императорская армия по своему происхождению и по своему духу была русской, её
доктрина была суворовской, но её личный состав был всеимперский, ибо она защищала все народы Всероссийской Империи. Причем, некоторые из этих народов сами добровольно вошли в состав Империи, дабы получить надежную защиту от своих враждебных соседей. В Русской Императорской армии не допускалось никакого хамства, а тем паче нарушения строгих правил чести. Никто из членов офицерских семей не имел права ни заниматься «бизнесом», ни выступать на сцене.

 

[землянка]

Летом все восемь полков, стоявших в Харькове, направлялись в лагерь в Чугуеве. Полки стояли отдельно, по четыре полка с каждой стороны большой внутренней лагерной дороги. В лагере был большой амфитеатр, в котором еженедельно офицеры-любители ставили спектакли или концерты, для всех солдат и офицеров. Отчим моей матери (которого я в дальнейшем буду называть моим «дедом», ибо так меня научила говорить моя мать) в этом деле играл большую роль, потому что он был большой весельчак, хорошо пел, играл на гитаре и любил играть на сцене. В этом военном амфитеатре впервые танцевала в классическом балете моя тетя, Милица Евгеньевна Полякова, урожденная Энвальд, мать Марины Влади. Она училась в Смольном институте и училась балету, но могла выступать лишь бесплатно перед солдатами и офицерами, а не за деньги перед публикой (последнее считалось не достойным дочери русского кадрового офицера).

В лагере все жили в палатках, лишь для командиров полков были построены дома. Дети командиров полков и многих офицеров тоже проводили всё лето в лагере. Совместно с обучением солдат и офицеров, были военные состязания, чтобы установить три категории полков. Воронежский полк был в первой (лучшей) группе, состоящей из двух полков. Привилегия лучших полков была простая: они должны были первыми, в полном боевом порядке, чуть ли не через несколько часов после мобилизации, выступить на фронт. Это
считалось великой честью.

Моя мать, вместе со всей семьей, провожала на железнодорожном вокзале Харькова Воронежский полк, когда он уходил на фронт в 1914 году, в первый же день после мобилизации. До этого, моя бабушка строго объясняла своим дочерям, что ни жены, ни дочери русских офицеров-дворян никогда публично не плачут, провожая своих отцов, братьев и мужей на фронт. (Это можно делать лишь ночью, в подушку, - говорила моя бабушка). Это великая для них честь, что они идут бороться за Россию и служить русскому царю. Толь-
ко лишь служба во славу России и русского царя (а ранее князя) дает офицеру право на честь, как об этом говорится уже в «Слове о полку Игореве». (За это право на честь, русские служилые дворяне платили налог своей стране кровью своих детей, говорила мне моя мать.) Тогда моя мать и видела, как ее мать благословила иконой своего мужа, а затем и его денщика, наказав ему беречь своего барина. В тот же день четыре старших сына моей бабушки тоже ушли на фронт. Один из них не вернулся, а все остальные были не раз ранены. Лишь двое самых маленьких продолжали учиться в кадетских корпусах, но рвались на фронт, чтобы не отставать за своим отцом и своими братьями.

Воронежский полк, его командир (и денщик командира) выполнили свой долг. Свидетельством тому служит Георгиевский Крест, который мой дед получил от Государя, за взятие в плен Воронежским полком целой австрийской дивизии, 6 декабря 1914 года (по старому стилю), в день Св. Николая Угодника, то есть в День Ангела Государя. По словам моей мамы, дед говорил, что эта победа была «подарком Воронежского полка Государю». Моего деда до этого уже два раза представляли к награждению Георгиевским Крестом, и эти представления тогда находились в Думе Георгиевских кавалеров. Но после этой победы Государь лично наградил Георгиевским Крестом деда, и послал ему Крест на фронт со Своим адъютантом. Этот Крест моя мама получила в завещание от своего отчима, а затем завещала мне. Я его до сих пор бережно храню. После этого моему деду приказали принять командование дивизией, в чине генерала. До этого он всегда отказывался от переводов, потому что очень любил свой Воронежский полк.

После февральского путча, Керенский как-то решил подъехать к фронту, но не слишком близко. (Государь Император Николай Второй посетил землянку моего деда на самом фронте. У меня есть фотография, копию которой я послал «Воронежскому полку», как Государь выходит из землянки, а за ним следует мой дед). Дивизия моего деда, выстроенная под ружьем перед вокзалом, ждала Керенского с восьми часов утра (так было приказано) и до полдня. Уже был в силе революционный «приказ номер один», что солдаты «демократически» сами собой командуют, но солдаты, усталые и без еды, хорошо понимали, кто является хамом. Когда этот хам наконец подъехал в царском поезде, мой дед сказал ему: «Государь всегда прибывал точно, до минуты, а вы заставили ждать солдат столько часов. Я с любовью служил царю. Служить же вам я не буду». И тут же подал в отставку.

После ужасной, спровоцированной нашими врагами, братоубийственной гражданской войны, дед с семьей оказался в Югославии, в городе Суботица, на границе с Венгрией. Ему удалось устроиться дворником при местной сербской церкви. Он подметал двор, улицу, звонил на колокольне. В день Св. Николая Угодника, 19 декабря 1925 года (по новому стилю), ровно через одиннадцать лет после взятия Воронежским полком в плен австрийской дивизии, в Суботице выпало много снега. Деду пришлось расчищать от снега улицу и двор. Затем он поднялся на колокольню, где и заснул навсегда, во время литургии, когда как раз нужно было звонить. Потом моя мама узнала, что он умер точно в ту минуту, когда один его полковой офицер оторвал себе на память малюсенький кусочек от обрамления боевого Знамени Воронежского полка, которое стояло в русской церкви в Белграде. (Это знамя затем было вывезено Красной армией в 1944 году). Деда хоронили с военными почестями Сербской армии. Мама рассказывала, что какие-то немецкие газеты тогда издевательски писали, что, мол, славяне, в отличие от немцев, не уважают своих героев. Русский генерал, писали они, одержавший первую русскую победу в Первую Мировую войну, был вынужден своими соотечественниками покинуть свою страну, а сербы не смогли найти для него лучшей работы, чем подметать улицу. Однако моя мать говорила, что моего деда сильно удручало изгнание из России, но отнюдь не удручала работа дворником, ибо, как он говорил, русские офицеры могут делать любую работу.

Он был похоронен на сербском православном кладбище в Суботице, в цинковом гробу. Он завещал, чтобы его останки перевезли в Россию, «после падения коммунизма». Может быть, когда-нибудь восстановленный Воронежский полк это сможет сделать.

Мой покойный дядя, капитан Югославянской Королевской Армии, Леонид Евгеньевич Энвальд (второй сын генерала Энвальда), отсидевший всю войну в немецком плену в восточной части Германии, после войны был репатриирован советскими оккупационными властями в титовскую Югославию. Уже на гражданской работе, он посетил кладбище в Суботице, но могилы своего отца, кажется, не смог найти. Дело в том, что в 1944-1945 годах Красная армия уничтожала бульдозерами и танками кресты и памятники русских офицеров на многих сербских кладбищах.
(Настоящий отрывок из воспоминаний И. Н. Андрушкевича является главой, предположительно 8-ой, из его мемуаров «Вся жизнь в эмиграции», которые в данный момент еще не закончены. В предыдущих номерах 77 и 78 «Кадетской переклички» были опубликованы четыре главы из этих мемуаров).

 

[Ветеран]

Потом моя мама узнала, что он умер точно в ту минуту, когда один его полковой офицер оторвал себе на память малюсенький кусочек от обрамления боевого Знамени Воронежского полка, которое стояло в русской церкви в Белграде. (Это знамя затем было вывезено Красной армией в 1944 году).

Приятно, что кто-то так чтит и помнит воронежцев, этот геройский полк! Этот снимок для Вас, ув.Землянка!
Навершие скоба и подток полкового знамени 124-го пехотного Воронежского полка.

 

[землянка]

Александр, большое спасибо, классное фото! Недавно купил вот такое замечательное фото чинов 31-ой дивизии, один из офицеров имеет четкую шифровку 124 на погонах.

 

[землянка]

а вот еще приобретение - ЗОВО 4 ст. №115789. Награжден Пелипенко Яков, унтер-офицер 14 роты 124-го пехотного Воронежского полка за мужество и храбрость в боях 11-16 января 1905 года

 

[землянка]

еще фото Георгиевского кавалера.

 

[Андрей Пустоваров]