Классика жанра: Малевич в Kunstsammlung NRW
- Автор темы JapanX
- Дата начала
Предполагаемый шедевр Казимира Малевича из коллекции Kunstsammlung NRW, музея изобразительных искусств федеральной земли Северный Рейн - Вестфалия, является подделкой. Соответствующее заключение, как сообщил в четверг, 9 ноября, расположенный в Дюссельдорфе музей, дали две группы экспертов по итогам лабораторных исследований. О разоблачении одного из самых ценных экспонатов одного из ведущих художественных музеев Германии сообщает в пятницу газета финансовых и деловых кругов Германии Handelsblatt. Стоимость картин российского и советского художника-авангардиста Казимира Малевича (1878-1935) измеряется на арт-рынке многомиллионными суммами. Его "Супрематическая композиция" (1916), в частности, была продана в 2008 году на аукционе Sotheby's в Нью-Йорке неизвестному покупателю за 60 миллионов долларов США, став одной из самых дорогих картин в истории, написанной русским художником.
В 2014 году написанная маслом картина "Черный прямоугольник, красный квадрат", оказавшаяся, как выяснилось, подделкой, поступила в музей в качестве дара. Неподписанное полотно и еще более 40 графических работ Казимира Малевича передал в собственность музею фонд Харальда Хака (Dr. Harald Hack Stiftung). До переезда в Дюссельдорф это собрание работ Малевича много лет находилось на временном хранении в музее имени Вильгельма Хака в Людвигсхафене (Wilhelm-Hack-Museum). "Черный прямоугольник, красный квадрат" стал даже прообразом для логотипа музея.
Исследования краски и холста предполагаемого шедевра показали, однако, что первоначально датированная 1915 годом картина, вероятно, была создана в период с 1972 по 1975 годы, сообщил музей. Кроме того, дополнительные исследования техники нанесения краски, проведенные экспертами из Технического университета Кельна, и сравнение с картиной Малевича в США также заставили усомниться в подлинности картины из Дюссельдорфа.
Сомнения в подлинности возникли давно
Директор музея Вильгельма Хака Рене Зехлин (Rene Zechlin) заявил в интервью немецкому информационному агентству dpa, что искусствоведы уже давно сомневались в подлинности картины. Музей в Людвигсхафене, однако, никогда не предпринимал никаких усилий с целью проведения расследования потому, что картина не была собственностью музея, а только находилось в его коллекции на хранении. "Экспертизу невозможно проводить без согласия владельцев", - сказал он. Логотип музея, в дизайне которого используется оказавшееся фальшивкой полотно, будет в любом случае изменен, отметил директор музея, потому что картина больше не принадлежит музею.
В 2014 году написанная маслом картина "Черный прямоугольник, красный квадрат", оказавшаяся, как выяснилось, подделкой, поступила в музей в качестве дара. Неподписанное полотно и еще более 40 графических работ Казимира Малевича передал в собственность музею фонд Харальда Хака (Dr. Harald Hack Stiftung). До переезда в Дюссельдорф это собрание работ Малевича много лет находилось на временном хранении в музее имени Вильгельма Хака в Людвигсхафене (Wilhelm-Hack-Museum). "Черный прямоугольник, красный квадрат" стал даже прообразом для логотипа музея.
Исследования краски и холста предполагаемого шедевра показали, однако, что первоначально датированная 1915 годом картина, вероятно, была создана в период с 1972 по 1975 годы, сообщил музей. Кроме того, дополнительные исследования техники нанесения краски, проведенные экспертами из Технического университета Кельна, и сравнение с картиной Малевича в США также заставили усомниться в подлинности картины из Дюссельдорфа.
Сомнения в подлинности возникли давно
Директор музея Вильгельма Хака Рене Зехлин (Rene Zechlin) заявил в интервью немецкому информационному агентству dpa, что искусствоведы уже давно сомневались в подлинности картины. Музей в Людвигсхафене, однако, никогда не предпринимал никаких усилий с целью проведения расследования потому, что картина не была собственностью музея, а только находилось в его коллекции на хранении. "Экспертизу невозможно проводить без согласия владельцев", - сказал он. Логотип музея, в дизайне которого используется оказавшееся фальшивкой полотно, будет в любом случае изменен, отметил директор музея, потому что картина больше не принадлежит музею.
Вложения
В 2015 году коллекция работ Малевича из Людвигсхафена была представлена на выставке в музее изобразительных искусств федеральной земли Северный Рейн - Вестфалия в Дюссельдорфе. Теперь уже бывшая директор Kunstsammlung NRW Марион Акерман (Marion Ackermann) назвала тогда подарок "проявлением чрезвычайной щедрости".
Теперь Марион Акерман, ныне возглавляющая Государственные художественные собрания Дрездена, заявила, как сообщает dpa, что уже тогда ей было понятно, что музей имеет дело с "чрезвычайно сложной темой" проблематичного происхождения приписываемых Малевичу произведений. Поэтому в договор о передаче коллекции в дар дюссельдорфскому музею был добавлен пункт о научном исследовании всех объектов из этой коллекции.
Рисунки Малевича также под подозрением
"Как бы неприятно и тяжело это ни было, но факт наличия подделки требует огласки", - заявила новый директор Kunstsammlung NRW Сюзанна Гаэнсхаймер (Susanne Gaensheimer). "Экспертное заключение стало для нас серьезным ударом", - добавила она, указав также, что это не единичный случай, и что именно предполагаемые работы Малевича нередко оказывались в прошлом подделками. Тем не менее, с информацией для общественности музей выступил лишь после того, как стало известно, что газета Handelsblatt инициировала журналистское расследование этого дела. Музей, по словам его директора Сюзанны Гаэнсхаймер, поначалу хотел подождать с публикациями до января, чтобы иметь окончательную ясность по результатам двух экспертиз.
Под подозрением находится также собрание рисунков Малевича, поступивших в музей Kunstsammlung NRW вместе с оказавшимся фальшивкой полотном. Исследование рисунков на предмет их подлинности продолжается.
Источники: https://www.theartnewspaper.com/new...usseldorf-state-collection-exposed-as-forgery , http://www.dw.com/ru/картина-малевича-оказалась-подделкой/a-41327613
Теперь Марион Акерман, ныне возглавляющая Государственные художественные собрания Дрездена, заявила, как сообщает dpa, что уже тогда ей было понятно, что музей имеет дело с "чрезвычайно сложной темой" проблематичного происхождения приписываемых Малевичу произведений. Поэтому в договор о передаче коллекции в дар дюссельдорфскому музею был добавлен пункт о научном исследовании всех объектов из этой коллекции.
Рисунки Малевича также под подозрением
"Как бы неприятно и тяжело это ни было, но факт наличия подделки требует огласки", - заявила новый директор Kunstsammlung NRW Сюзанна Гаэнсхаймер (Susanne Gaensheimer). "Экспертное заключение стало для нас серьезным ударом", - добавила она, указав также, что это не единичный случай, и что именно предполагаемые работы Малевича нередко оказывались в прошлом подделками. Тем не менее, с информацией для общественности музей выступил лишь после того, как стало известно, что газета Handelsblatt инициировала журналистское расследование этого дела. Музей, по словам его директора Сюзанны Гаэнсхаймер, поначалу хотел подождать с публикациями до января, чтобы иметь окончательную ясность по результатам двух экспертиз.
Под подозрением находится также собрание рисунков Малевича, поступивших в музей Kunstsammlung NRW вместе с оказавшимся фальшивкой полотном. Исследование рисунков на предмет их подлинности продолжается.
Источники: https://www.theartnewspaper.com/new...usseldorf-state-collection-exposed-as-forgery , http://www.dw.com/ru/картина-малевича-оказалась-подделкой/a-41327613
Михаил Беленький
Модератор
По-моему, всем, кто восхищается Малевичем, надо перечитать сказку Ганса Христиана Андерсена "Новое платье короля". 
Понимаешь, Мишель, всё уж это обсудили давно.
Вот полезная статья, где как раз про голых королей есть
Кандинский
Критика критиков
Во всякого рода деле обыкновенно выслушиваются и принимаются к сведению отзывы лишь тех лиц, которым это дело знакомо практически или теоретически, так называемых специалистов. Почетное исключение сделано лишь для искусства и литературы; именно в их области всякий желающий может громко, веско, авторитетно, именно с "гримасой мудреца", провозглашать: "Вот это — прекрасно, а это — никуда не годится". Всякий, желающий видеть свои "сочинения" в печати и получить за них гонорар, берется за перо и пишет все, что ему Бог на душу положит. И его сочинения читаются, и его самого зовут критиком. Если этот же первый встречный обладает крайнею степенью беззастенчивости, то он выходит на кафедру и говорит с ее высоты всякий невежественный вздор, который родится в его голове. А публика "награждает лектора рукоплесканиями". Уже цитированный мною поэт Боденштедт спрашивает в одном из своих стихотворений: "Правда ли, что шаху прирождена премудрость?" — и отвечает устами своего Мирза-Шаффи: "Шах знает, как слепа толпа, и только пользуется этим". Действительно, эта толпа доверчива. Но как же ей и не быть другою? В тех вопросах, которых она сама не знает, как не внимать ей смелому невежде, так веско и внушительно провозглашающему ей свои дешевые "истины"?
И я позволю поставить себе простой вопрос: может ли каждый первый встречный решать все вопросы в области искусства? На этот простой вопрос ответит всякий способный к мышлению человек, который задумается над ролью и целями художественной критики. Между публикой и художниками лежит глубокое различие в том, что последние отдают большую часть жизни тому делу, которому публика снисходительно дарит лишь немногие часы своего досуга. А потому-то, что для художников является трудным, ответственным, серьезным и главным делом, для публики — только один из способов внести разнообразие и пестроту в свою, совершенно чуждую искусству жизнь. Вследствие этого различия и возникло в глубине времен глубокое непонимание публикой жизни, задач и дела художников. Это непонимание настолько глубоко, что даже деятели одной области искусства не могут вполне проникнуть в жизнь другой и, таким образом, являются публикой по отношению к чуждой им области искусства.
Так, такой великий писатель и выдающийся художник пера, как гр. Л.Н. Толстой, представляет из себя "одного из толпы" в живописи. Потому что только совершенно чуждый живописи человек может определять цели художника, как это делает он в своей книжке об искусстве: художник есть человек, который отдает свою жизнь тому, чтобы уметь нарисовать (!) все, что ни попадается ему на глаза. Это только то мнение о задачах художника, в котором пребывает огромное большинство публики. И только ничтожному и неизвестному меньшинству этой публики художник может и хочет показать те богатства, которые человеку дарит природа, и те сокровища, в которые могут быть превращены эти даровые блага природы талантом и знанием. Это меньшинство публики может увеличиваться более или менее быстро. Увеличение этой избранной группы людей зависит в значительной мере от того, находятся ли такие люди, которые по особой любви к искусству отдают много времени и труда изучению искусства, которое существует уже так давно, в котором сделано так много, что знакомство даже с самым существенным требует много серьезной работы. Эти люди должны: 1) уметь найти ценное в работе того или другого художника и 2) указать это ценное другим — открыть слепым глаза. Понятно, что для выполнения уже первой задачи надо обладать особым острым художественным чутьем, нужно иметь особые глаза, уловляющие особую, благородную и не пошлую рыночную красоту, особые нервы, которые способны созвучать лишь истинно прекрасному. Эти люди должны уметь понимать то, что художник берет из природы и силою своего таланта и знания очищает от ненужных примесей, претворяет в художественное произведение. Эти-то люди и имеют право на имя критиков. Есть эпохи, в которые художники сразу открывают целые новые области красоты в природе, которых не видели их предшественники, и, пораженные ими, стремятся с особою силою выделить эти новые перлы из общей массы природы, чтобы показать их и другим. И в эти эпохи уметь оценить труды художника является делом еще более сложным, нежели обыкновенно: тут нужно еще больше чутья, еще острее глаз, еще впечатлительнее нервы. А потому эти эпохи так же трудны для критиков, как и для художников. Уже не в первые дни такой именно эпохи живем и мы.
Серьезный и полезный критик не может, как было уже сказано, ограничиться лишь оценкою явления, так как на его же обязанности лежит сделать это явление доступным менее чутким людям, объяснить его другим. Почувствовать хорошее, полусознательно оценить прекрасное может каждый чуткий человек, но внести в свое чувство элемент сознательности и понимания — более трудная задача, для разрешения которой необходимо знание. Только обладающий в должной мере обоими качествами человек — острою чуткостью и знанием — может быть критиком, только такой критик может быть желателен и полезен.
I
Посмотрим же, насколько удовлетворяют этим двум необходимым требованиям гг. русские критики (в преобладающем большинстве). У меня под руками небогатый материал, состоящий почти исключительно из "критических статей", помещенных в разных, главным образом московских, изданиях за этот новый год нового века. Но, право же, не стоит труда собирать этот материал, особенно дорожить его полнотою, когда две-три выписки так бесконечно характерныII. Был в старину, как говорил Андерсен, странный король: воображая, что он облачен в пышные одежды, он нагишом шел по улицам, и толпа приветствовала его и восхваляла его одежды. И все это случилось только потому, что было сказано хитрыми людьми, укравшими весь дорогой материал для одежды короля, что лишь глупец не может видеть этих, ими будто бы сделанных, не существующих одежд. И есть, скажу я, опираясь на свой материал, и ныне люди, которые убеждали других, что они с ног до головы покрыты доспехами знания и чувств, и ходят также нагишом и так же самодовольно выслушивают почтительные приветствия толпы. Одни из них ничем не прикрывают наготы своей, другие стыдливо навешивают на себя лоскутки случайно пойманного знания, мимоходом уловленных терминов, имен и определений. Не пора ли снять эту маску с маститых и еще не маститых ценителей искусства и открыть этот старый обман? Я это сделаю сначала с одной группой, с критиками вовсе нагими. А потом и с другой, с теми полунагими, на которых болтаются жалкие лоскутья пустых слов.
Вот полезная статья, где как раз про голых королей есть
Кандинский
Критика критиков
Es ist leicht, eine kluge Grimasse zu schneiden
Und ein kluges Gesicht
Und gewichtig zu sagen: Dies mag ich leiden
Und jenes nicht.
Und wiel ich Dies leiden mag so muss es gut sien,
Und jenes nicht —
Vor solchen Leuten musst Du auf der Hut sein
Mit deinem Gedicht!
(Fr. Bodenstedt)
Гримасы умника нетрудно перенять,
Его авторитет,
И снисходительно одно лишь одобряет,
А всё другое — нет.
Тревожно изрекает: "Лишь что мне нравится —
прекрасно,
А все другое — нет".
Подобным умникам показывать опасно
Стихи свои, поэт!
Und ein kluges Gesicht
Und gewichtig zu sagen: Dies mag ich leiden
Und jenes nicht.
Und wiel ich Dies leiden mag so muss es gut sien,
Und jenes nicht —
Vor solchen Leuten musst Du auf der Hut sein
Mit deinem Gedicht!
(Fr. Bodenstedt)
Гримасы умника нетрудно перенять,
Его авторитет,
И снисходительно одно лишь одобряет,
А всё другое — нет.
Тревожно изрекает: "Лишь что мне нравится —
прекрасно,
А все другое — нет".
Подобным умникам показывать опасно
Стихи свои, поэт!
Во всякого рода деле обыкновенно выслушиваются и принимаются к сведению отзывы лишь тех лиц, которым это дело знакомо практически или теоретически, так называемых специалистов. Почетное исключение сделано лишь для искусства и литературы; именно в их области всякий желающий может громко, веско, авторитетно, именно с "гримасой мудреца", провозглашать: "Вот это — прекрасно, а это — никуда не годится". Всякий, желающий видеть свои "сочинения" в печати и получить за них гонорар, берется за перо и пишет все, что ему Бог на душу положит. И его сочинения читаются, и его самого зовут критиком. Если этот же первый встречный обладает крайнею степенью беззастенчивости, то он выходит на кафедру и говорит с ее высоты всякий невежественный вздор, который родится в его голове. А публика "награждает лектора рукоплесканиями". Уже цитированный мною поэт Боденштедт спрашивает в одном из своих стихотворений: "Правда ли, что шаху прирождена премудрость?" — и отвечает устами своего Мирза-Шаффи: "Шах знает, как слепа толпа, и только пользуется этим". Действительно, эта толпа доверчива. Но как же ей и не быть другою? В тех вопросах, которых она сама не знает, как не внимать ей смелому невежде, так веско и внушительно провозглашающему ей свои дешевые "истины"?
И я позволю поставить себе простой вопрос: может ли каждый первый встречный решать все вопросы в области искусства? На этот простой вопрос ответит всякий способный к мышлению человек, который задумается над ролью и целями художественной критики. Между публикой и художниками лежит глубокое различие в том, что последние отдают большую часть жизни тому делу, которому публика снисходительно дарит лишь немногие часы своего досуга. А потому-то, что для художников является трудным, ответственным, серьезным и главным делом, для публики — только один из способов внести разнообразие и пестроту в свою, совершенно чуждую искусству жизнь. Вследствие этого различия и возникло в глубине времен глубокое непонимание публикой жизни, задач и дела художников. Это непонимание настолько глубоко, что даже деятели одной области искусства не могут вполне проникнуть в жизнь другой и, таким образом, являются публикой по отношению к чуждой им области искусства.
Так, такой великий писатель и выдающийся художник пера, как гр. Л.Н. Толстой, представляет из себя "одного из толпы" в живописи. Потому что только совершенно чуждый живописи человек может определять цели художника, как это делает он в своей книжке об искусстве: художник есть человек, который отдает свою жизнь тому, чтобы уметь нарисовать (!) все, что ни попадается ему на глаза. Это только то мнение о задачах художника, в котором пребывает огромное большинство публики. И только ничтожному и неизвестному меньшинству этой публики художник может и хочет показать те богатства, которые человеку дарит природа, и те сокровища, в которые могут быть превращены эти даровые блага природы талантом и знанием. Это меньшинство публики может увеличиваться более или менее быстро. Увеличение этой избранной группы людей зависит в значительной мере от того, находятся ли такие люди, которые по особой любви к искусству отдают много времени и труда изучению искусства, которое существует уже так давно, в котором сделано так много, что знакомство даже с самым существенным требует много серьезной работы. Эти люди должны: 1) уметь найти ценное в работе того или другого художника и 2) указать это ценное другим — открыть слепым глаза. Понятно, что для выполнения уже первой задачи надо обладать особым острым художественным чутьем, нужно иметь особые глаза, уловляющие особую, благородную и не пошлую рыночную красоту, особые нервы, которые способны созвучать лишь истинно прекрасному. Эти люди должны уметь понимать то, что художник берет из природы и силою своего таланта и знания очищает от ненужных примесей, претворяет в художественное произведение. Эти-то люди и имеют право на имя критиков. Есть эпохи, в которые художники сразу открывают целые новые области красоты в природе, которых не видели их предшественники, и, пораженные ими, стремятся с особою силою выделить эти новые перлы из общей массы природы, чтобы показать их и другим. И в эти эпохи уметь оценить труды художника является делом еще более сложным, нежели обыкновенно: тут нужно еще больше чутья, еще острее глаз, еще впечатлительнее нервы. А потому эти эпохи так же трудны для критиков, как и для художников. Уже не в первые дни такой именно эпохи живем и мы.
Серьезный и полезный критик не может, как было уже сказано, ограничиться лишь оценкою явления, так как на его же обязанности лежит сделать это явление доступным менее чутким людям, объяснить его другим. Почувствовать хорошее, полусознательно оценить прекрасное может каждый чуткий человек, но внести в свое чувство элемент сознательности и понимания — более трудная задача, для разрешения которой необходимо знание. Только обладающий в должной мере обоими качествами человек — острою чуткостью и знанием — может быть критиком, только такой критик может быть желателен и полезен.
I
Посмотрим же, насколько удовлетворяют этим двум необходимым требованиям гг. русские критики (в преобладающем большинстве). У меня под руками небогатый материал, состоящий почти исключительно из "критических статей", помещенных в разных, главным образом московских, изданиях за этот новый год нового века. Но, право же, не стоит труда собирать этот материал, особенно дорожить его полнотою, когда две-три выписки так бесконечно характерныII. Был в старину, как говорил Андерсен, странный король: воображая, что он облачен в пышные одежды, он нагишом шел по улицам, и толпа приветствовала его и восхваляла его одежды. И все это случилось только потому, что было сказано хитрыми людьми, укравшими весь дорогой материал для одежды короля, что лишь глупец не может видеть этих, ими будто бы сделанных, не существующих одежд. И есть, скажу я, опираясь на свой материал, и ныне люди, которые убеждали других, что они с ног до головы покрыты доспехами знания и чувств, и ходят также нагишом и так же самодовольно выслушивают почтительные приветствия толпы. Одни из них ничем не прикрывают наготы своей, другие стыдливо навешивают на себя лоскутки случайно пойманного знания, мимоходом уловленных терминов, имен и определений. Не пора ли снять эту маску с маститых и еще не маститых ценителей искусства и открыть этот старый обман? Я это сделаю сначала с одной группой, с критиками вовсе нагими. А потом и с другой, с теми полунагими, на которых болтаются жалкие лоскутья пустых слов.
Критики нагие ограничиваются почти исключительно воспроизведением в печати так называемых "громких восклицаний публики". Если бы они не сами сочиняли на досуге эти восклицания и только ими и ограничивались, то их донесения были бы не лишены интереса, как и всякая добросовестная репортерская заметка. Но, к сожалению, они чувствуют себя авторами, а так как не могут сказать ничего путного, то поневоле должны ограничиваться целым потоком дешевых, изношенных острот, quasi-сатирических описаний и ... просто бранью. Эти авторы не стесняются притом совершенным незнанием самых обыденных терминов и жестоко путают их. Разные гг. "Не фельетонисты", "Буквы" и т.д., и т.д. самым наивным образом смешивают, например, понятия рисунка и живописи: они говорят, имея в виду живопись, "художник нарисовал этюд", и им ничего не стоит сказать о карандашном рисунке, что он "написан". Они здесь и там наставят таких словечек, как "экспрессия", "перспектива", "дальний план", "колорит", "сочная кисть", и думают этим скрыть свое невежество от знающих дело людей. После этого, если дело идет о современном движении в искусстве, они вставляют для пикантности пару "декадентских" стишков (непременно "Фиолетовые руки на эмалевой стене", "О, закрой свои бледные ноги", "Черви черным покрывалом" и т.д.). За этим еще пара "острот", образцы которых, право, даже приводить совестно: так, какой-то г. Божидаров8 сочиняет остроту каких-то "почтенных любителей живописи": "идем (с выставки)... и вот так на прохожих все натыкаемся: были сейчас на выставке в музее — "глаза занозили"". Не правда ли, как это мило? Тот же г. Божидаров, недовольный способом развешивания картин, выражается так: "Их художественный канкан прямо-таки приходится смотреть вприсядку". На этого г. Божидарова очень трудно угодить: одна выставка ему кажется слишком беспокойной, другая — скучной. Скучной ему показалась выставка, где были работы Коро, Диаза, Добиньи, Ленбаха, Штука — "неважные вещицы", по определению почтенного критика. "Я не поклонник многих (?) из них, — говорит без всякого стеснения г. Божидаров, — вся их сухость (!) или поразительное однообразие (!!) представлены на этой выставке довольно наглядно". И вот представьте себе, "больше всего понравилась" г. Божидарову "картинка" ... Шляйха: "Она написана с большим чутьем, в ней все живет. А больше нечего требовать от картины". Конечно, чего же еще-то можно требовать такому критику, как г. Божидаров!.. И к чему только художники бьются над решением проблем в области рисунка и живописи: над рисунком в узком смысле, формой, моделировкой, гармонией, valeur'ом и т.д., и т.д., когда вся чисто художественная сторона является излишней? Как хорошо, что г. Божидаров взялся за перо и с такой поразительной простотой разъяснил художникам истинные требования, которым они должны удовлетворять!.. И все тот же критик, называющий мозаику В.Д. Поленова "рукодельием", вдруг откровенно сознается: "Не знаю, что сказать об этом явлении(!)" Но, вспомнив, вероятно, что мозаика существовала задолго до рождения В.Д. Поленова (если только г. критик об этом слышал), он предполагает: "...или это (т.е. мозаика) своего рода "каменная болесть"... или же просто "старческая меледа"". Переписывая эти невежественные остроты, я снова испытывал чувство крайнего удивления перед человеком, который публично решается с таким героизмом обнажать наготу свою...
Etc.
Полный текст http://www.kandinsky-art.ru/library/isbrannie-trudy-po-teorii-iskusstva3.html
Etc.
Полный текст http://www.kandinsky-art.ru/library/isbrannie-trudy-po-teorii-iskusstva3.html
Alex Ponomarev
Модератор
Помнится в 1937 году в Германии уже заклеймили "дегенеративное искусство". И выставку с таким названием возили по городам...
Alex Ponomarev
Модератор
ITALY2
Модератор
Ну тему и развивали соответственно...
Заранее оговорюсь - это не вброс на вентилятор.
Не так мохнатку изображают дегенеративные художники !
Продавалась сия подборка на 123.
Что касается Кандинского - внимательно прочел. Сомнительный опус. Выражаясь современным языком, он "повелся". Рассуждая о безграмотных в области изобразительного искусства журналистах , он полемизирует с ними на их же поле, выставляя себя человеком, берущемся за чужое - писательское дело. Парадокс.
Заранее оговорюсь - это не вброс на вентилятор.
Не так мохнатку изображают дегенеративные художники !
Продавалась сия подборка на 123.
Что касается Кандинского - внимательно прочел. Сомнительный опус. Выражаясь современным языком, он "повелся". Рассуждая о безграмотных в области изобразительного искусства журналистах , он полемизирует с ними на их же поле, выставляя себя человеком, берущемся за чужое - писательское дело. Парадокс.
Вложения
ITALY2
Модератор
Предвижу замечание, что у К. не было выбора - каким же образом он мог изложить свою позицию ?
Отвечу Гоголем
))
"...Это, однако ж, не все: на стене сбоку, как войдешь в церковь, намалевал Вакула черта в аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо; а бабы, как только расплакивалось у них на руках дитя, подносили его к картине и говорили: «Он бачь, яка кака намалевана!» — и дитя, удерживая слезенки, косилось на картину и жалось к груди своей матери."
Отвечу Гоголем
))"...Это, однако ж, не все: на стене сбоку, как войдешь в церковь, намалевал Вакула черта в аду, такого гадкого, что все плевали, когда проходили мимо; а бабы, как только расплакивалось у них на руках дитя, подносили его к картине и говорили: «Он бачь, яка кака намалевана!» — и дитя, удерживая слезенки, косилось на картину и жалось к груди своей матери."