№183261 (моряк ЧФ)
- Автор темы Mitya-1
- Дата начала
Луч на "12 часов" очень аккуратно восстановлен...
Андрей Пустоваров
Супер-Модератор
ну все же не моряк 
Самый настоящий моряк. Начинал службу в электро-минной школе в Кронштадте, потом Севастополь, крейсер "Коминтерн"... Вобщем сами смотрите
Радио родилось в электро-минной школе Балтфлота.
В Кронштадте, в бывшем дворце Минина, построенном более 175 лет тому назад, скромно готовит специалистов флота электро-минная школа. Основанная 50 лет тому назад, школа дала не только флоту, но и государству не мало ценных специалистов. Первые в России электротехники—питомцы электро-минной школы.
Но не только этим ограничиваются ее заслуги. Немало ценнейших изобретений было сделано в ее стенах.
К примеру—электрическая лампочка. Задолго до Эдиссона первая русская электрическая лампочка была испробована в лабораториях школы. И только, узнав об этом, Эдиссон стал производить опыты над ней, и сумел закрепить открытие за собой.
Сейчас, когда «лампочка Ильича» начинает проникать во все уголки необ'ятного союза, нам небезынтересно это знать.
Не последнее место занимает школа в истории политической борьбы. Многие ее ученики погибли в борьбе за рабочее дело. В частности – бомба, предназначавшаяся Александру III, была изготовлена в стенах электро-миппой школы питомцем Сухановым, расстрелянным за это в окрестностях Кронштадта.
Однако, среди бесчисленных заслуг школы особенно следует отметить изобретение беспроволочного телеграфа, сделанное преподавателем класса электриков Александром Степановичем Поповым в начале 1895 года, за год до получения известий об открытии Марко-пи. А. С. Попову по праву принадлежит первенство изобретения радио-телеграфа и только бессмысленные законы царского времени, не давшие ему, как человеку военному, возможности взять патент на свое изобретение, закрепили за Маркони честь открытия.
Броненосец «Адмирал Апраксин» терпит аварию.
Поздней осенью 1899 года из Кронштадта вышел в кругосветное плавание броненосец «Адмирал Апракснн», первое русское судно с электрическим управлением артиллерийским огнем Свинцовые тучи нависли над мором. Волны, разведенные сильный норд-вестом, казалось лизали их. Ни зги но было видно. Корабль шел по компасу, на-ощупь. На марс забрались матросы. Кругом, как ни стараются глядеть – пусто, темно. Жуть. Ударилось что-то о киль броненосца. Трах. Сели. «В трюме вода», – несется снизу.
«На помпы» – в ответ с капитанского мостика. – «Есть».
А вокруг темнота, дождь да ветер по вантам гуляет. Рассвет. Молочный мглистый осенний рассвет. «Да ведь это Гогланд» – определил бывалый матрос. Командир записывает в вахтенном журнале.
13/XI–99 г. Сбились с курса. Сели на камни у южного берега острова Гогланда в Финском заливе». Со срочным донесением отправили катер на материк. Приехала комиссия. Осмотрели. Определили: «сел на камень носовой частью. Необходимо произвести все работы по с'емке до ледохода».
А ледоход в этом месте особенно сильный и мог разбить корабль.
Нужна надежная связь.
Работа по с'емке с камня – дело ответственное. Нужна надежная связь с материком, с Кронштадтом, где находилось высшее морское командование. Подсчитали. На установку телеграфного сообщения между Гогландом и ближайшим местом Финского побережья надо затратить 53.000 руб. Дороговато. Думали, думали, да и вспомнили, что в электро-минной школе А. С. Попов производит какие-то опыты над телеграфированием без проводов. К нему. Так и так, дескать. Сколько будет стоить...
Обрадовался Александр Степанович. Наконец-то обратили серьезное внимание на его изобретение.
– Установка двух станций будет стоить около 10.000 рублей.
– Живо за работу.
«Ермак» совершает первый практический поход.
Срочно отправляются в 20-х числах декабря 1899 года две партии радистов. Одна под руководством А. С. Попова в местечко Котку (Финляндия), другая с помощником изобретателя (ныне преподаватель электро-минной школы) Петром Николаевичем Рыбкиным в Ревель. Партия Попова, прибыв в Котку, сразу же взялась за установку радио-станци
– «Приехав в Ревель, – рассказывая начальник второй группы П. Н. Рыбкин, – мы очень деятельно принялись я сооружение составной телеграфной мачты и разборного домика для станции, предполагая перевезти ее на одном судов, отправляющихся на Гогланд. Но к этому времени лед на заливе достиг значительной толщины и нам пришлось дожидаться только что пришедшего заграничной постройки ледокола «Ермак».
«Ермак» доставил радистов со всеми материалами для станции к вечеру 14 января (ст. стиля 1900 г.), врезавшись в лед в 50-ти саженях от кори «Апраксина».
Чуть свет на следующий день, забрав с собой нужные инструменты, отправились на рекогносцировку, чтобы выбрать на острове подходящее место для станции. Пробродив пол дня, в снегу по скалам, радисты остановились, наконец, на одном из прибрежных утесов в версте к северу от «Апраксина». Этот утес, возвышаясь на восемьдесят два фута над уровнем моря, выступает значительно дальше других мысов и вершина его представляет ровную площадку, как раз достаточную, чтобы установить на ней мачту и домик.
Первые знаки из пространства.
Еще будучи в Кронштадте, А. С. Попов высказывал опасения: его пугало расстояние Котки от Гогланда.
– 41 верста дело не шуточное. Едва ли наш телеграф сможет так далеко работать. Можно было, правда, уменьшить это расстояние на 10 верст. Но это было бы невыгодно для работы.
– Попробуем...
Запустили на избранной площадке специально устроенный змей для улавливания сигналов Коткинской станции. Та, построенная ранее, все время телеграфировала.
С напряженным вниманием радисты несколько суток не отходили от телефона, соединенного со змеем.
– В воскресенье, к великой нашей радости, вспоминает П. Н. Рыбкин – удалось разобрать несколько букв, сланных с Коткинской станции.
– Ура – радио работает на 41 версту.
И было чему радоваться... 41 верста... Да ведь это громадное достижение... Особенно, когда до сего телеграфировали самое большое на версту с небольшим из окошка в окошко, в Кронштадте.
Вот, где всего ярче видна заслуга А. С. Попова и его ближайших соратников. Ведь без гроша, делая все прибор своими руками, терпя попреки начальства, неблагожелательно относившегося к «затее Попова», работали над совершенствованием радио! Только любовь к делу и настойчивость привели электро-минцев к такому достижению. 41 верста. Смешно это кажется сейчас, когда радиолюбитель спокойно в Ленинграде слушает московские концерты.
Но тогда, о, тогда это заставило в диком танце бешено вертеться старых матросов, людей видавших виды, привыкших нему не удивляться.
Радио родилось в электро-минной школе Балтфлота.
В Кронштадте, в бывшем дворце Минина, построенном более 175 лет тому назад, скромно готовит специалистов флота электро-минная школа. Основанная 50 лет тому назад, школа дала не только флоту, но и государству не мало ценных специалистов. Первые в России электротехники—питомцы электро-минной школы.
Но не только этим ограничиваются ее заслуги. Немало ценнейших изобретений было сделано в ее стенах.
К примеру—электрическая лампочка. Задолго до Эдиссона первая русская электрическая лампочка была испробована в лабораториях школы. И только, узнав об этом, Эдиссон стал производить опыты над ней, и сумел закрепить открытие за собой.
Сейчас, когда «лампочка Ильича» начинает проникать во все уголки необ'ятного союза, нам небезынтересно это знать.
Не последнее место занимает школа в истории политической борьбы. Многие ее ученики погибли в борьбе за рабочее дело. В частности – бомба, предназначавшаяся Александру III, была изготовлена в стенах электро-миппой школы питомцем Сухановым, расстрелянным за это в окрестностях Кронштадта.
Однако, среди бесчисленных заслуг школы особенно следует отметить изобретение беспроволочного телеграфа, сделанное преподавателем класса электриков Александром Степановичем Поповым в начале 1895 года, за год до получения известий об открытии Марко-пи. А. С. Попову по праву принадлежит первенство изобретения радио-телеграфа и только бессмысленные законы царского времени, не давшие ему, как человеку военному, возможности взять патент на свое изобретение, закрепили за Маркони честь открытия.
Броненосец «Адмирал Апраксин» терпит аварию.
Поздней осенью 1899 года из Кронштадта вышел в кругосветное плавание броненосец «Адмирал Апракснн», первое русское судно с электрическим управлением артиллерийским огнем Свинцовые тучи нависли над мором. Волны, разведенные сильный норд-вестом, казалось лизали их. Ни зги но было видно. Корабль шел по компасу, на-ощупь. На марс забрались матросы. Кругом, как ни стараются глядеть – пусто, темно. Жуть. Ударилось что-то о киль броненосца. Трах. Сели. «В трюме вода», – несется снизу.
«На помпы» – в ответ с капитанского мостика. – «Есть».
А вокруг темнота, дождь да ветер по вантам гуляет. Рассвет. Молочный мглистый осенний рассвет. «Да ведь это Гогланд» – определил бывалый матрос. Командир записывает в вахтенном журнале.
13/XI–99 г. Сбились с курса. Сели на камни у южного берега острова Гогланда в Финском заливе». Со срочным донесением отправили катер на материк. Приехала комиссия. Осмотрели. Определили: «сел на камень носовой частью. Необходимо произвести все работы по с'емке до ледохода».
А ледоход в этом месте особенно сильный и мог разбить корабль.
Нужна надежная связь.
Работа по с'емке с камня – дело ответственное. Нужна надежная связь с материком, с Кронштадтом, где находилось высшее морское командование. Подсчитали. На установку телеграфного сообщения между Гогландом и ближайшим местом Финского побережья надо затратить 53.000 руб. Дороговато. Думали, думали, да и вспомнили, что в электро-минной школе А. С. Попов производит какие-то опыты над телеграфированием без проводов. К нему. Так и так, дескать. Сколько будет стоить...
Обрадовался Александр Степанович. Наконец-то обратили серьезное внимание на его изобретение.
– Установка двух станций будет стоить около 10.000 рублей.
– Живо за работу.
«Ермак» совершает первый практический поход.
Срочно отправляются в 20-х числах декабря 1899 года две партии радистов. Одна под руководством А. С. Попова в местечко Котку (Финляндия), другая с помощником изобретателя (ныне преподаватель электро-минной школы) Петром Николаевичем Рыбкиным в Ревель. Партия Попова, прибыв в Котку, сразу же взялась за установку радио-станци
– «Приехав в Ревель, – рассказывая начальник второй группы П. Н. Рыбкин, – мы очень деятельно принялись я сооружение составной телеграфной мачты и разборного домика для станции, предполагая перевезти ее на одном судов, отправляющихся на Гогланд. Но к этому времени лед на заливе достиг значительной толщины и нам пришлось дожидаться только что пришедшего заграничной постройки ледокола «Ермак».
«Ермак» доставил радистов со всеми материалами для станции к вечеру 14 января (ст. стиля 1900 г.), врезавшись в лед в 50-ти саженях от кори «Апраксина».
Чуть свет на следующий день, забрав с собой нужные инструменты, отправились на рекогносцировку, чтобы выбрать на острове подходящее место для станции. Пробродив пол дня, в снегу по скалам, радисты остановились, наконец, на одном из прибрежных утесов в версте к северу от «Апраксина». Этот утес, возвышаясь на восемьдесят два фута над уровнем моря, выступает значительно дальше других мысов и вершина его представляет ровную площадку, как раз достаточную, чтобы установить на ней мачту и домик.
Первые знаки из пространства.
Еще будучи в Кронштадте, А. С. Попов высказывал опасения: его пугало расстояние Котки от Гогланда.
– 41 верста дело не шуточное. Едва ли наш телеграф сможет так далеко работать. Можно было, правда, уменьшить это расстояние на 10 верст. Но это было бы невыгодно для работы.
– Попробуем...
Запустили на избранной площадке специально устроенный змей для улавливания сигналов Коткинской станции. Та, построенная ранее, все время телеграфировала.
С напряженным вниманием радисты несколько суток не отходили от телефона, соединенного со змеем.
– В воскресенье, к великой нашей радости, вспоминает П. Н. Рыбкин – удалось разобрать несколько букв, сланных с Коткинской станции.
– Ура – радио работает на 41 версту.
И было чему радоваться... 41 верста... Да ведь это громадное достижение... Особенно, когда до сего телеграфировали самое большое на версту с небольшим из окошка в окошко, в Кронштадте.
Вот, где всего ярче видна заслуга А. С. Попова и его ближайших соратников. Ведь без гроша, делая все прибор своими руками, терпя попреки начальства, неблагожелательно относившегося к «затее Попова», работали над совершенствованием радио! Только любовь к делу и настойчивость привели электро-минцев к такому достижению. 41 верста. Смешно это кажется сейчас, когда радиолюбитель спокойно в Ленинграде слушает московские концерты.
Но тогда, о, тогда это заставило в диком танце бешено вертеться старых матросов, людей видавших виды, привыкших нему не удивляться.
За работу.
«Начиная с этого дня, мы принялись с лихорадочной энергией, – рассказывает П. Н. Рыбкин, – за устройство нашей станции на избранном пункте. Самое большое затруднение встретилось в доставке на утес всего привезенного материала.
В самом деле, протаскивать по узкой тропе длинные грузные бревна по глубокому снегу, дело не шуточное.
Доставлять же их непосредственно по льду было также нелегко. Лед нагромоздился у берегов острова торосами двухсаженной высоты. Да и обледенелый склон утеса, обращенный к морю, был трудно доступен. Все-таки избрали этот последний путь. Первой поволокли мачту – бревно в 60 футов длины и весом более 100 пудов.
Тащили все: тут были и матросы, и портовые рабочие с «Апраксина», и островитяне, тащили по пояс в снегу, расчищая дорогу через торосы ломами и лопатами, поминутно останавливаясь и затягивая «дубинушку».
«Стало темнеть, пишет участник Работ K., когда мы подошли к утесу; казалось рукой подать. А впереди громадный торос с одной стороны и обрывистый берег – с другой образовали глубокую впадину, которую никак нельзя было обойти.
Люди остановились в недоумении – что делать. Но размышлять было некогда – все равно ничего не придумаешь, а мачту втащить надо, все это отлично понимали»...
Готово, можно начинать.
- Эй, Фунтиков, запевай.
Фунтиков – отставной матрос – такелажник, вскочив козлом на льдину, приподнес такой куплетец, что даже утес дрогнул от общего взрыва хохота: Затем последовало дружное: «Сама пойдет» и мачта, что называется с дымом перелетела через торос. Еще усилие и мачта на утесе.
На следующий день по проторенной уже дороге доставили остальные материалы.
Но тут вышла задержка. Поднялась мятель. Резкий, северо-восточный ветер и изрядный мороз заставили радистов покинуть утес. Даже привыкшие ко всяким погодам гогландцы и те спрятались в своих «хибарках».
Наконец, установилась хоть и морозная, но тихая погода. Работа закипела в полном смысле этого слова.
Телеграфный утес представлял из себя настоящий муравейник. Там в одном месте рвали динамитом углубления в скале для основания мачты, рядом составляли под'емные стрелы, невдалеке воздвигали домик для станции. Работали с утра до поздней ночи. Под лучами прожектора уходили с утеса. Полчаса на обед. Лихорадка.
Через пару дней уже красовалась 165-ти футовая мачта совершенно вооруженная и укрепленная от бурь и непогод.
Еще день работы – поспел и домик – настоящий жилой дом в две комнаты, с двойными оконными рамами, хорошей печью, проконопаченный и весь обшитый толем снаружи и папкой изнутри.
В тот же день доставили на станции приборы и аккумуляторы, разместили их по местам и, проработав до полночи, привели станцию в полную готовность.
– Если откинуть дни неблагоприятной погоды, – говорит П. Н. Рыбкин, – можно сказать, что станцию установили в течение трех дней.
Это была настоящая работа. Только люди, действительно любящие дело, могли произвести ее при описанных выше условиях.
Радиолюбители, пусть это послужит вам примером!
Телеграф заработал.
В понедельник, 24 января ст. ст. (10 февраля нового стиля) 1900 года послали первую телеграмму в Котку.
С замиранием сердца ждали ответа.
— А вдруг не будет работать?...
От успеха этой установки зависела судьба дальнейшего развития радиотелеграфирования на флоте, а значит и в России. Только установив здесь связь, можно было ожидать некоторого внимания начальства, скептически относившегося к этому новому делу. Дикий консерватизм власть имущих могла уничтожить только несомненная удача этой первой практической радиоустановки. Ясно, тут сердце не только замрет, а пожалуй и в «пятки спрячется».
Затрещало в наушниках радиста. Вокруг тишина.
– Телеграфируйте медленнее – передает Котка.
У всех так и отлегло – значит все обстоит благополучно.
– Победа... Победа...
Затем начался обмен отдельными словами, необходимыми для первоначального регулирования приборов. Попутно выяснилось, что Котка не вполне ясно разбирает телеграммы Гогландской станции, тогда как эта последняя совершенно отчетливо принимает от первой.
«В нашем домике, рассказывает П. Н. Рыбкин, устроили настоящий раут, любопытных набралось столько, что негде было повернуться; больше всего интереса возбуждал процесс телеграфирования, когда на разряднике румкорфовой снирали появлялся целый пучек искр».
Крестьяне с окрестных деревень устроили настоящее паломничество на станцию.
Первое радио – призыв о помощи.
В 2 часа того же дня принимается с Котки, вполне ясно, первая официальная телеграмма,
жуткое извещение:
Командиру «Ермака». Около Лавепсари оторвало льдину с рыбаками. Окажите помощь....
АВЕЛАН.
22–1–1900
«Когда принявший прочел вслух (эту) телеграмму, то по крайней мере минута времени прошла при мертвой тишине – никто не проронил ни слова. Присутствовавшие были глубоко взволнованы», – читаем в записке одного из участников.
Первая телеграмма – призыв о помощи.
Разве это не лучшее доказательство великого значения радио-телеграфа. Тем более, что никто, кроме мощного ледокола, не мог оказать помощь погибающим рыбакам.
И это поняли первые русские радиотелеграфисты.
27 жизней спасены благодаря радио.
Сразу же передается телеграмма на «Ермак». Не мешкая, ледокол, руша могучим форштевнем толстый лед, пошел по назначению. Долго продолжались поиски.
Только поздним вечером возвратился «Ермак» с поисков унесенных на льдине рыбаков.
Всех спас.
27 жизней тружеников моря – рыбаков спасены благодаря первой в мире радио-установке.
27 мозолистых, обветренных рук с благодарностью пожали руки моряков-радистов.
Газета «Новости радио» № 8, 1925 г.
«Начиная с этого дня, мы принялись с лихорадочной энергией, – рассказывает П. Н. Рыбкин, – за устройство нашей станции на избранном пункте. Самое большое затруднение встретилось в доставке на утес всего привезенного материала.
В самом деле, протаскивать по узкой тропе длинные грузные бревна по глубокому снегу, дело не шуточное.
Доставлять же их непосредственно по льду было также нелегко. Лед нагромоздился у берегов острова торосами двухсаженной высоты. Да и обледенелый склон утеса, обращенный к морю, был трудно доступен. Все-таки избрали этот последний путь. Первой поволокли мачту – бревно в 60 футов длины и весом более 100 пудов.
Тащили все: тут были и матросы, и портовые рабочие с «Апраксина», и островитяне, тащили по пояс в снегу, расчищая дорогу через торосы ломами и лопатами, поминутно останавливаясь и затягивая «дубинушку».
«Стало темнеть, пишет участник Работ K., когда мы подошли к утесу; казалось рукой подать. А впереди громадный торос с одной стороны и обрывистый берег – с другой образовали глубокую впадину, которую никак нельзя было обойти.
Люди остановились в недоумении – что делать. Но размышлять было некогда – все равно ничего не придумаешь, а мачту втащить надо, все это отлично понимали»...
Готово, можно начинать.
- Эй, Фунтиков, запевай.
Фунтиков – отставной матрос – такелажник, вскочив козлом на льдину, приподнес такой куплетец, что даже утес дрогнул от общего взрыва хохота: Затем последовало дружное: «Сама пойдет» и мачта, что называется с дымом перелетела через торос. Еще усилие и мачта на утесе.
На следующий день по проторенной уже дороге доставили остальные материалы.
Но тут вышла задержка. Поднялась мятель. Резкий, северо-восточный ветер и изрядный мороз заставили радистов покинуть утес. Даже привыкшие ко всяким погодам гогландцы и те спрятались в своих «хибарках».
Наконец, установилась хоть и морозная, но тихая погода. Работа закипела в полном смысле этого слова.
Телеграфный утес представлял из себя настоящий муравейник. Там в одном месте рвали динамитом углубления в скале для основания мачты, рядом составляли под'емные стрелы, невдалеке воздвигали домик для станции. Работали с утра до поздней ночи. Под лучами прожектора уходили с утеса. Полчаса на обед. Лихорадка.
Через пару дней уже красовалась 165-ти футовая мачта совершенно вооруженная и укрепленная от бурь и непогод.
Еще день работы – поспел и домик – настоящий жилой дом в две комнаты, с двойными оконными рамами, хорошей печью, проконопаченный и весь обшитый толем снаружи и папкой изнутри.
В тот же день доставили на станции приборы и аккумуляторы, разместили их по местам и, проработав до полночи, привели станцию в полную готовность.
– Если откинуть дни неблагоприятной погоды, – говорит П. Н. Рыбкин, – можно сказать, что станцию установили в течение трех дней.
Это была настоящая работа. Только люди, действительно любящие дело, могли произвести ее при описанных выше условиях.
Радиолюбители, пусть это послужит вам примером!
Телеграф заработал.
В понедельник, 24 января ст. ст. (10 февраля нового стиля) 1900 года послали первую телеграмму в Котку.
С замиранием сердца ждали ответа.
— А вдруг не будет работать?...
От успеха этой установки зависела судьба дальнейшего развития радиотелеграфирования на флоте, а значит и в России. Только установив здесь связь, можно было ожидать некоторого внимания начальства, скептически относившегося к этому новому делу. Дикий консерватизм власть имущих могла уничтожить только несомненная удача этой первой практической радиоустановки. Ясно, тут сердце не только замрет, а пожалуй и в «пятки спрячется».
Затрещало в наушниках радиста. Вокруг тишина.
– Телеграфируйте медленнее – передает Котка.
У всех так и отлегло – значит все обстоит благополучно.
– Победа... Победа...
Затем начался обмен отдельными словами, необходимыми для первоначального регулирования приборов. Попутно выяснилось, что Котка не вполне ясно разбирает телеграммы Гогландской станции, тогда как эта последняя совершенно отчетливо принимает от первой.
«В нашем домике, рассказывает П. Н. Рыбкин, устроили настоящий раут, любопытных набралось столько, что негде было повернуться; больше всего интереса возбуждал процесс телеграфирования, когда на разряднике румкорфовой снирали появлялся целый пучек искр».
Крестьяне с окрестных деревень устроили настоящее паломничество на станцию.
Первое радио – призыв о помощи.
В 2 часа того же дня принимается с Котки, вполне ясно, первая официальная телеграмма,
жуткое извещение:
Командиру «Ермака». Около Лавепсари оторвало льдину с рыбаками. Окажите помощь....
АВЕЛАН.
22–1–1900
«Когда принявший прочел вслух (эту) телеграмму, то по крайней мере минута времени прошла при мертвой тишине – никто не проронил ни слова. Присутствовавшие были глубоко взволнованы», – читаем в записке одного из участников.
Первая телеграмма – призыв о помощи.
Разве это не лучшее доказательство великого значения радио-телеграфа. Тем более, что никто, кроме мощного ледокола, не мог оказать помощь погибающим рыбакам.
И это поняли первые русские радиотелеграфисты.
27 жизней спасены благодаря радио.
Сразу же передается телеграмма на «Ермак». Не мешкая, ледокол, руша могучим форштевнем толстый лед, пошел по назначению. Долго продолжались поиски.
Только поздним вечером возвратился «Ермак» с поисков унесенных на льдине рыбаков.
Всех спас.
27 жизней тружеников моря – рыбаков спасены благодаря первой в мире радио-установке.
27 мозолистых, обветренных рук с благодарностью пожали руки моряков-радистов.
Газета «Новости радио» № 8, 1925 г.
Вложения
Андрей Пустоваров
Супер-Модератор
с одной стороны да, но с другой стороны-за продолжительную плодотворную преподавательскую деятельноcть это награждение
, а вообще, на мой взгляд - человек незаурядный