Андрей Пустоваров
Супер-Модератор
Советую к прочтению
Тыркова А. В. На путях к свободе.
В 1904 г., когда я встретила Ленина в Женеве, кто мог предугадать в нем будущего железного диктатора. Это был просто один из эмигрантских журналистов, которому удалось, вопреки центральному комитету своей партии, захватить партийный журнал "Искра". Уже тогда в революционных кругах знали, что он властолюбив, в средствах не разборчив. Но особенного интереса ни он, ни его партия не возбуждали. С.-р. (социалисты-революционеры. - Э.М.), особенно после убийства Плеве (шеф корпуса жандармов, убитый эсером. - Э.М.), заставляли гораздо больше о себе говорить, чем с.-д. Заговорщики окружены таинственным ореолом, они волнуют воображение. С.-д. были скучными начетчиками. Пока они не пришли к власти, они отрицали террор. Их тактика воздействия на массы казалась утопичной. Их диалектика - мертвой.
После ужина Надя попросила мужа проводить меня до трамвая. Он снял с вешалки потрепанную каскетку, какие носили только рабочие, и пошел со мной. Дорогой стал дразнить меня моим либерализмом, моей буржуазностью. Я в долгу не осталась, напала на марксистов за их непонимание человеческой природы, за их аракчеевское желание загнать всех в казарму. Ленин был зубастый спорщик, тем более что мои слова его задевали, злили. Его улыбка - он улыбался не разжимая губ, только монгольские глаза слегка щурились - становилась все язвительнее. В глазах замелькало острое, недоброе выражение.
Я вспомнила, как мой брат, вернувшись из Сибири, рассказывал, как в Минусинске ссыльный Ленин держал себя. Он грубо подчеркивал, что прежние ссыльные, народовольцы, - это никому не нужное старье, что будущее принадлежит им, с.-д. Его пренебрежение к старым ссыльным, к их традициям особенно сказалось, когда пришлось отвечать перед местной полицией за бегство одного из них. Обычно вся колония помогала беглецу, но делалось это так, чтобы полиция не могла наказать тех, кто давал ему деньги или сапоги. Ленин с этим не считался и из-за пары ботинок подвел ссыльного, которого за содействие побегу, да еще и неудачному, посадили в тюрьму на два месяца. Ссыльные потребовали Ленина на товарищеский суд. Он пришел для того, чтобы сказать, что их суда он не признает и на их мнение плюет.
Мой брат с обычным своим юмором описывал эту бурю в ссыльном муравейнике, но в конце уже серьезно прибавил: "Злой человек, этот Ленин. И глаза у него волчьи, злые".
Воспоминание о рассказе брата подстрекнуло меня, и я еще задорнее стала дразнить Надиного мужа, не подозревая в нем будущего самодержца Всея России. А он, когда трамвай уже показался, дернул головой и, глядя мне прямо в глаза, с кривой усмешкой сказал:
- Вот погодите, таких, как вы, мы будем на фонарях вешать.
Я засмеялась. Тогда это звучало как нелепая шутка.
- Нет. Я вам в руки не дамся.
- Это мы посмотрим.
На том расстались. Могло ли мне прийти в голову, что этот доктринер, последователь не им выдуманной безобразной теории, одержимый бесом властолюбия, а может быть, и многими другими бесами, уже носил в своей холодной душе страшные замыслы повального истребления инакомыслящих. Он многое планировал заранее. Возможно, что идею создания своей главной опоры - Чека - он вынашивал уже тогда.
Тыркова А. В. На путях к свободе.
В 1904 г., когда я встретила Ленина в Женеве, кто мог предугадать в нем будущего железного диктатора. Это был просто один из эмигрантских журналистов, которому удалось, вопреки центральному комитету своей партии, захватить партийный журнал "Искра". Уже тогда в революционных кругах знали, что он властолюбив, в средствах не разборчив. Но особенного интереса ни он, ни его партия не возбуждали. С.-р. (социалисты-революционеры. - Э.М.), особенно после убийства Плеве (шеф корпуса жандармов, убитый эсером. - Э.М.), заставляли гораздо больше о себе говорить, чем с.-д. Заговорщики окружены таинственным ореолом, они волнуют воображение. С.-д. были скучными начетчиками. Пока они не пришли к власти, они отрицали террор. Их тактика воздействия на массы казалась утопичной. Их диалектика - мертвой.
После ужина Надя попросила мужа проводить меня до трамвая. Он снял с вешалки потрепанную каскетку, какие носили только рабочие, и пошел со мной. Дорогой стал дразнить меня моим либерализмом, моей буржуазностью. Я в долгу не осталась, напала на марксистов за их непонимание человеческой природы, за их аракчеевское желание загнать всех в казарму. Ленин был зубастый спорщик, тем более что мои слова его задевали, злили. Его улыбка - он улыбался не разжимая губ, только монгольские глаза слегка щурились - становилась все язвительнее. В глазах замелькало острое, недоброе выражение.
Я вспомнила, как мой брат, вернувшись из Сибири, рассказывал, как в Минусинске ссыльный Ленин держал себя. Он грубо подчеркивал, что прежние ссыльные, народовольцы, - это никому не нужное старье, что будущее принадлежит им, с.-д. Его пренебрежение к старым ссыльным, к их традициям особенно сказалось, когда пришлось отвечать перед местной полицией за бегство одного из них. Обычно вся колония помогала беглецу, но делалось это так, чтобы полиция не могла наказать тех, кто давал ему деньги или сапоги. Ленин с этим не считался и из-за пары ботинок подвел ссыльного, которого за содействие побегу, да еще и неудачному, посадили в тюрьму на два месяца. Ссыльные потребовали Ленина на товарищеский суд. Он пришел для того, чтобы сказать, что их суда он не признает и на их мнение плюет.
Мой брат с обычным своим юмором описывал эту бурю в ссыльном муравейнике, но в конце уже серьезно прибавил: "Злой человек, этот Ленин. И глаза у него волчьи, злые".
Воспоминание о рассказе брата подстрекнуло меня, и я еще задорнее стала дразнить Надиного мужа, не подозревая в нем будущего самодержца Всея России. А он, когда трамвай уже показался, дернул головой и, глядя мне прямо в глаза, с кривой усмешкой сказал:
- Вот погодите, таких, как вы, мы будем на фонарях вешать.
Я засмеялась. Тогда это звучало как нелепая шутка.
- Нет. Я вам в руки не дамся.
- Это мы посмотрим.
На том расстались. Могло ли мне прийти в голову, что этот доктринер, последователь не им выдуманной безобразной теории, одержимый бесом властолюбия, а может быть, и многими другими бесами, уже носил в своей холодной душе страшные замыслы повального истребления инакомыслящих. Он многое планировал заранее. Возможно, что идею создания своей главной опоры - Чека - он вынашивал уже тогда.
