Итак, коллекционер, почётный академик Академии наук СССР Николай Александрович Морозов

Карацуповец

Модератор
Регистрация
29 Окт 2007
Сообщения
4,697
Реакции
1,212
Возраст
58
Адрес
Россия, Урал
Из этого же журнала ещё об одном коллекционере, чья коллекция перешла в санаторий Академии наук, а не в музей. Что с ней стало после развала СССР, не знаю...
Итак, коллекционер, почётный академик Академии наук СССР Николай Александрович Морозов.

20230917_162917.jpg20230917_162804.jpg20230917_162613.jpg20230917_162838.jpg
 
Из этого же журнала ещё об одном коллекционере, чья коллекция перешла в санаторий Академии наук, а не в музей. Что с ней стало после развала СССР, не знаю...
Перешла это как то безлико, неопределенно.. Морозов завещал свою коллекцию санаторию "Узкое". А сам санаторий сохранился?
Итак, коллекционер, почётный академик Академии наук СССР Николай Александрович Морозов.
Вообще то Морозов был известен совсем другими делами. По крайней мере сегодня. Все таки занятно, как со временем меняются приоритеты.
Как коллекционер совсем он мне не знаком.
 
А вот что касается санатория "Узкое". Жив ещё курилка https://ru.m.wikipedia.org/wiki/Узкое
Художественное собрание

Уникально художественное собрание санатория «Узкое», сохранившееся до наших дней: мебель, часы, жирандоли, каминные экраны с вышивкой ручной работы, картины XVII—XX веков.



Б. М. Кустодиев. «Масленица». 1920. Из собрания санатория «Узкое»

Уцелела часть подлинной обстановки дореволюционных времен: предметы мебели, несколько живописных работ («Пейзаж с замком» работы неизвестного художника I половины XIX века и «Девушка у ручья» А. Риделя, 1868), около тысячи томов библиотеки.

В 1945 году стены главного корпуса украсили трофейные полотна западноевропейских мастеров XVII—XIX веков (Микеле Рокка «Венера и Амур», Абдрахам ван Дипенбек «Давид и Авигея», Христиан Дитрих «Общество в парке» (1738, две картины с одинаковыми названиями), Августин Тервестен-младший «Искусство под руководством Мудрости изображает Красоту» (1689), Людвиг Фогель «Итальянские пифферари» (1850), Карл Людвиг «Римская военная дорога в Альпах» (1890) и другие), а в 1948 году художественное собрание пополнилось за счёт большой коллекции живописи, скульптуры, предметов интерьера, принадлежавших народовольцу, почётному академику Николаю Александровичу Морозову. Часть коллекции была собрана ещё его отцом, П. Е. Щепочкиным.
Художественная коллекция Узкого пополнялась и за счёт картин, подаренных санаторию представителями художественной интеллигенции, отдыхавшей в Узком. Собрание живописных произведений отечественных художников XVII—XX веков сегодня включает работы И. А. Айвазовского, Л. С. Бакста, В. Л. Боровиковского, Б. М. Кустодиева, В. К. Бялыницкого-Бирюли, А. Я. Головина, И. Э. Грабаря, Г. И. Чороса-Гуркина, Н. К. Рериха, М. В. Рундальцова, А. А. Рылова и других.


----------------------

Это из Википедии. Немного режет мне слух фраза - Уникально художественное собрание санатория «Узкое», сохранившееся до наших дней. Сохранившееся до наших дней. Гордость в этих словах или упрек? Как же так, сохранилось... Ведь не должно было.

Кстати, обратите внимание, что коллекция Морозова не только его заслуга, часть коллекции собрана еще его отцом..

:drinks2:
 
Смотря кто текст в википедию писал. Может быть и то и другое. Сколько их, санаториев и т.п. после развала СССР раздербанили? Клубов и музеев заводских? Там много чего было.
 
Многосторонне развитым был товарисчем. И 25 лет отмотал и науку продвигал...
Он еще и поэтом был. И довольно хорошим поэтом.

Из Фраскатти в старый Рим
Вышел Петр-Астролог.
Свод небес висел над ним,
Будто черный полог.

Он глядел туда, во тьму,
Со своей равнины,
И мерещились ему
Странные картины.

Петр сказал: «Не легок путь,
Утомились ноги».
И присел он отдохнуть
С краю у дороги.

Видит: небо уж не грот
С яркими звездами,
Это спущена с высот
Скатерть со зверями.

В ней даны ему, как снедь,
Гидры, скорпионы,
Козерог, центавр, медведь,
Змеи и драконы.

Он подумал: «Это — бес!
Чертово глумленье».
Но услышал глас с небес:
«Ешь их во спасенье!»

— «Что ты, Боже, мне сказал? —
Молвил Петр укорно, —
Никогда я не едал
Нечисти злотворной».

Но спустилася с высот
Скатерть еще ниже;
Лезут звери прямо в рот,
И все ближе, ближе!

Петр вскочил. — «Прескверный сон!
Как тут разобраться?»
И спешил скорее он
До дому добраться.
 
Он еще и поэтом был. И довольно хорошим поэтом.

Из Фраскатти в старый Рим
Вышел Петр-Астролог.
Свод небес висел над ним,
Будто черный полог.

Он глядел туда, во тьму,

Со своей равнины,
И мерещились ему
Странные картины.

Петр сказал: «Не легок путь,

Утомились ноги».
И присел он отдохнуть
С краю у дороги.

Видит: небо уж не грот

С яркими звездами,
Это спущена с высот
Скатерть со зверями.

В ней даны ему, как снедь,

Гидры, скорпионы,
Козерог, центавр, медведь,
Змеи и драконы.

Он подумал: «Это — бес!

Чертово глумленье».
Но услышал глас с небес:
«Ешь их во спасенье!»

— «Что ты, Боже, мне сказал? —

Молвил Петр укорно, —
Никогда я не едал
Нечисти злотворной».

Но спустилася с высот

Скатерть еще ниже;
Лезут звери прямо в рот,
И все ближе, ближе!

Петр вскочил. — «Прескверный сон!

Как тут разобраться?»
И спешил скорее он
До дому добраться.
Кстати.. В 2020 году был снят или вышел в эфир сериал "Дед Морозов".

Аннотация.

Сериал основан на реальных событиях: это история о человеке, который ушёл на фронт 87-летним стариком. За спиной у него была подготовка покушения на Александра II, царские тюрьмы. А впереди – окопы, пули, кровь и гибель товарищей, жизни которых на войне становятся дороже, чем собственная…

Николай Александрович Морозов – личность историческая. Он прожил долгую жизнь: был и революционером, и террористом. Его приговорили к пожизненной каторге, около тридцати лет он провёл в царских тюрьмах. Начало Великой Отечественной Войны Николай Александрович встретил уже глубоким стариком. Однако, когда понял, что нужен Родине, ушёл добровольцем на фронт. На тот момент ему исполнилось 87 лет. Однако история Морозова – это история не столько о войне, сколько о раскаянии и покаянии, потому что под конец жизни Морозов чувствовал вину за то, что натворил в юности…


Хороша фраза - сериал основан на реальных событиях - но реальности там мало. До конца не осилил сериал. Так, сказка про войну.

Тем более, что Николай Александрович в Великой Отечественной войне не участвовал.

Но у него и так пережитого было не на одну обычную жизнь. 92 года..

К сожалению сегодня не успею еще чего написать, пора идти читать Киссинждера, так что сочинение про Морозова напишу завтра.

Кстати, друг Дмитрий, ты в курсе, что старику Киссинджеру в этом году сто лет стукнуло?

20230531_122442.jpg
 
Да как-то не особо интересен он мне.
Вы не любите кошек? :shok:

Да вы просто не умеете их готовить! :biggrin:

Киссинждер тебе не интересен, Чехова, друг Дмитрий, ты не любишь... А как же заветы дедушки Ленина? Век живи, век учись?

Кстати, жизнь Морозова напомнила мне каким то боком рассказ Чехова "Пари". Ни Железную Маску или графа Монте-Кристо, а именно узника из Пари. Ну может быть еще Монтень в башне вспоминается, еще один добровольный узник (В 1571 году, в возрасте 38 лет, Монтень заперся в башне своего замка и спустя почти десять лет полной изоляции он опубликовал первое издание своей книги «Опыты»). Занятно то, что и Монтень, и Железная Маска и Монте-Кристо - французы..

Отрывок из "Пари"

....Затем после десятого года юрист неподвижно сидел за столом и читал одно только Евангелие. Банкиру казалось странным, что человек, одолевший в четыре года шестьсот мудреных томов, потратил около года на чтение одной удобопонятной и не толстой книги. На смену Евангелию пошли история религий и богословие. В последние два года заточения узник читал чрезвычайно много, без всякого разбора. То он занимался естественными науками, то требовал Байрона или Шекспира. Бывали от него такие записки, где он просил прислать ему в одно и то же время и химию, и медицинский учебник, и роман, и какой-нибудь философский или богословский трактат. Его чтение было похоже на то, как будто он плавал в море среди обломков корабля и, желая спасти себе жизнь, жадно хватался то за один обломок, то за другой!
 
Итак, коллекционер, почётный академик Академии наук СССР Николай Александрович Морозов.
Выделю свой развернутый ответ в отдельную тему, не зря же я так старался..

К сожалению не нашел ни одной биографии Николая Александровича Морозова в стиле ЖЗЛ. Наверняка что то есть в мире, но ознакомиться не удалось. Наиболее полно его жизнь изложена в Википедии..

Почетный Академик.. А ты в курсе, друг Дмитрий, что у академика академического образования всего пять классов гимназии?

Сам он себя определял так

По убеждениям своим я террорист, но был ли террористом по практической деятельности — предоставляю судить правительству.

Правда было эо на следствии в 1881 году. В обвинении он значился как «поэт и теоретик партии „Народная воля“».

Коллекционер.. Об этом я узнал из представленной Дмитрием статьи. В поисках хоть какой то информации в этом направлении, нашел только пару слов в статье на той же Википедии о санатории "Узкое" (бывшая подмосковная усадьба Трубецких).

В 1948 году художественное собрание пополнилось за счёт большой коллекции живописи, скульптуры, предметов интерьера, принадлежавших народовольцу, почётному академику Николаю Александровичу Морозову. Часть коллекции была собрана ещё его отцом, П. Е. Щепочкиным.

В молодости народоволец Морозов был не так затянут в быт и предметы интерьера. Весной 1874 года Николай Морозов принял решение разорвать все старые связи и вступить в кружок «чайковцев». Основные положения их программы были ему понятны и близки, он был предварительно подготовлен чтением радикальной литературы и публицистики. В число условий для вступления в общество входило изучение ремесла (Кравчинский предложил заняться сапожным делом, и для этого они сняли квартиру у матери Печковского) и «полнейшее отречение от всяких признаков барства». Морозов бросил учебу, съехал с квартиры и раздал или раздарил всё своё имущество, включая библиотеку, геологические и палеонтологические коллекции и даже одежду, поскольку полностью перешёл на народный костюм. На этом закончилось его официальное систематическое образование. Но кто из нас не чудил в неполные двадцать лет?

Николай Александрович Морозов был внебрачным сыном мологского помещика П. А. Щепочкина и дочери кузнеца, носил фамилию матери. Раз часть коллекции была собрана отцом Морозова, то поищем данные и на отца.

Отец, Пётр Алексеевич Щепочкин (1832—1886), оставшись в восемь лет сиротой, окончил кадетский корпус, но не сумел построить военную карьеру. Увлекаясь всю жизнь лошадьми, со временем он обустроил в имении доходный конный завод, вступил в Петербургское беговое общество и к концу жизни располагал миллионным состоянием. Имение Борок Мологского уезда Ярославской губернии находилось в трёх верстах от Волги, на её правом берегу. Оно считалось одним из самых процветающих и богатых имений в уезде. Деревня исторически входила в округу села Верхне-Никульского, которая с XVI века была вотчиной княжеского рода Солнцевых. После их разорения в конце XVIII века земли Борка перешли во владение Голицыных и Мусиных-Пушкиных.
В автобиографии Н. А. Морозова фамилия Щепочкиных не упоминается, как и имена родителей, но был помещён портрет П. А. Щепочкина (атрибуция которого была дана в примечании). Не упомянуто даже имя матери, мельком указаны лишь отчество и девичья фамилия. По воспоминаниям самого Морозова, его отец отличался ярким умом и сильной волей. Взгляды его были противоречивы: будучи англоманом-конституционалистом (хотя и уважавшим Петра Первого), Пётр Щепочкин выступал против крестьянской реформы 1861 года, и, в особенности, против наделения крестьян землёй. Вот теперь разбирайся, кто такие эти англоманы-конституционалисты. Слова вроде и понятные, но какой смысл в них вкладывали, если против крестьянской реформы были?

Спутницей жизни Петра стала 16-летняя дочь образованного и богатого крестьянина одного из новгородских имений — Анна Васильевна Плаксина. Она училась грамоте у отца-кузнеца и приятельниц — дочерей священника, обладала художественным вкусом и даже читала наизусть поэзию Пушкина, Крылова и Лермонтова. Пётр Щепочкин даровал Анне вольную, записав её мещанкой города Мологи и переменив фамилию на Морозова; она заняла должность экономки в имении. Первенец Николай родился 8 июля 1854 года и также был записан мещанином города Мологи под фамилией матери; отчество он получил от восприемника (крестного отца по нашему) — местного помещика Александра Ивановича Радожицкого.

Детство и юность Николая Морозова прошли в материальном достатке. Отец, разделяя все предрассудки своего сословия, так и не узаконил положение Анны Васильевны, несмотря на рождение семерых детей. Дети жили в отдельном флигеле. Очень рано проявилось главное качество характера Морозова — воля. Запуганный россказнями няньки Татьяны Николай, испытывая себя, тайно ночевал один в парке или пробирался ночью к дальнему озеру, чтобы убедиться в существовании русалок и привидений. Отец Николая не отличался религиозностью, и Николай, соответственно, тоже: однажды он совершил поступок в духе «шестидесятников», выбросив из окна икону. В 1865 году П. Щепочкиным было написано завещание, по которому всё его состояние делилось на две равные части: первая половина предназначалась двум сыновьям, вторая — пяти дочерям.
Начальное образование Николай получил у матери, а отец позволял свободно пользоваться богатой усадебной библиотекой, в которой имелась, например, «Астрономия» Перевощикова. Дальнейшее обучение подростка проходило под началом гувернёра-француза Н. К. Мореля, увлекавшегося естествознанием.

Отношения с отцом у Николая Морозова были непросты. Обеспокоенный отсутствием сына, не приехавшего на каникулы, в Москву прибыл отец — Пётр Щепочкин и, считая, что Николай стал жертвой агитаторов, обратился в Третье отделение. В дальнейшем, когда Николай Морозов скрылся за границей, Пётр Алексеевич Щепочкин лично отправил в Третье отделение полученное из Женевы письмо сына. Тем не менее, после ареста, П. А. Щепочкин занимался освобождением сына , 10 марта 1876 года подал прошение о залоге в 3000 рублей. Разбирая архив сына, отец нашёл его письмо к В. Фигнер, где тот не скрывал неприязни к родителю. Оскорблённый Пётр Алексеевич и Николай долго не общались. Тем не менее примерение произошло. И произошло со стороны отца. На очной ставке, уже в 1881 году, вызванный П. А. Щепочкин сына не признал, чем Морозов, по собственным воспоминаниям, «был очень растроган». После вынесения приговора свидания с ним добился его отец П. А. Щепочкин; по особому распоряжению министра юстиции они виделись дважды и полностью примирились. Больше отец с сыном не виделись. В числе пяти обвиняемых Морозов был приговорён к бессрочной каторге. С 1897 года узникам разрешили два раза в год переписываться с родными, благодаря чему Н. А. Морозов узнал о кончине отца, последовавшей ещё в 1886 году. После заключения сына он потерял интерес к делам, сильно проигрался на биржевых спекуляциях и умер в возрасте пятидесяти трёх лет от прогрессивного паралича. Их петербургский дом был продан за долги. Мать, потеряв зрение, жила в Борке.

Наверное эти строки напомнили мне о рассказе Чехова

После возвращения в камеру Николай Морозов занялся изучением языков. Поскольку он владел только французским (не считая латыни и древнегреческого), то попросил учебник немецкого языка, а далее перешёл к английскому, испанскому и итальянскому. Изоляция подтолкнула его к поэтическому творчеству.

У Чехова дело было так

Во второй половине шестого года узник усердно занялся изучением языков, философией и историей. Он жадно принялся за эти науки, так что банкир едва успевал выписывать для него книги. В продолжение четырех лет по его требованию было выписано около шестисот томов. В период этого увлечения банкир между прочим получил от своего узника такое письмо: «Дорогой мой тюремщик! Пишу вам эти строки на шести языках. Покажите их сведущим людям. Пусть прочтут. Если они не найдут ни одной ошибки, то умоляю вас, прикажите выстрелить в саду из ружья. Выстрел этот скажет мне, что мои усилия не пропали даром. Гении всех веков и стран говорят на различных языках, но горит во всех их одно и то же пламя. О, если бы вы знали, какое неземное счастье испытывает теперь моя душа оттого, что я умею понимать их!» Желание узника было исполнено. Банкир приказал выстрелить в саду два раза.
 
К сожалению не нашел ни одной биографии Николая Александровича Морозова в стиле ЖЗЛ. Наверняка что то есть в мире, но ознакомиться не удалось. Наиболее полно его жизнь изложена в Википедии..

Но стоит ознакомиться с автобиографией Морозова, написанной им самим.

cover.jpg

Постановлением «Об увековечении памяти выдающегося русского ученого в области естествознания, старейшего революционера, почетного члена Академии наук СССР Н. А. Морозова» Совет Министров СССР обязал Академию наук СССР издать в 1947—1948 гг. избранные сочинения Николая Александровича Морозова.Издательство Академии наук СССР выпустило в 1947 г. в числе других сочинений Н. А. Морозова его художественные мемуары «Повести моей жизни», выдержавшие с 1906 по 1933 гг. несколько изданий. В последние годы своей жизни Н. А. Морозов подготовил новое издание «Повестей», добавив к известному тексту несколько очерков, напечатанных в разное время или написанных специально для этого издания.
 
Но мне Морозов запомнился не как старейший революционер, а как создатель Новой Хронологии. Именно оттуда растут уши Носовского и Фоменко. :biggrin:

Самое интересное это семь томов Николая Морозова «Христос»

Лично я к Морозову отношусь с огромным уважением и интересом как энергичному и способному во всём самородку. Но науки там мало, много фэнтэзи.


Благодаря покровительству П. Ф. Лесгафта, в короткий период после освобождения до Октябрьской революции Морозов опубликовал 113 книг и статей.


Пётр Францевич Лесгафт (20 сентября 1837, Санкт-Петербург — 11 декабря 1909, Каир) — российский биолог, анатом, антрополог, врач, педагог и прогрессивный общественный деятель. Известен как создатель теоретической функциональной анатомии в палеонтологии и научной системы физического воспитания.


Все опубликованные к тому времени труды Н. А. Морозова подверг весьма едкой характеристике В. В. Розанов в рецензии от 13 апреля 1910 года:

Г-н Н. Морозов замечателен четырьмя вещами:
1) тем, что он 20 лет просидел в Шлиссельбургской крепости,
2) тем, что, выйдя из неё, он немедленно женился, о чём говорил весь Петербург,
3) что он нелепо объяснил Апокалипсис и
4) что Репин написал с него изумительный портрет, но сбоку, так что глаз не видно, «глаза» портрета ничего не говорят…
Этими четырьмя поступками он составил себе быструю репутацию колеблющегося смысла, но настолько громкую, что куда бы ни появился, что бы ни написал, все бегут смотреть или спешат читать: «А, да ведь это Н. Морозов», «который 20 лет просидел в одиночке, вышел и женился». Признаюсь, репутация его мне не нравилась, и в особенности казалась нескромною явная претенциозность в науке, которую он хотел «переворотить и обновить»… Он о чём-то совещался и что-то оспаривал и у Д. И. Менделеева насчет его периодического закона элементов, и тоже «не соглашаясь», «опровергая» и «открывая новое». <…> «Апокалипсис» и «Физико-химия» читаются только из вежливости к «шлиссельбургскому узнику», который вместо того, чтобы с ума сойти, как, вероятно, со многими и случилось бы, над чем-то копался и что-то писал…


— Новое время. 1910. №12244. С. 5.

В 1921 году Н. А. Морозов обратился к секретариат В. И. Ленина с просьбой о публикации книги «Христос» в Петроградском Госиздате. А. Луначарский, к которому переадресовали запрос, писал:

Лично я с книгой знаком. Это совершенно сумасбродная вещь, доказывающая на основании нелепой выкладки, к какому числу могут быть отнесены затмения Солнца и Луны, указанные в Евангелии, как сопровождавшие распятие Христа, произошедшее, по Евангелию, в пятницу, что Христос жил не в первом веке, а в V, отрицающая на этом основании в качестве мифов таких лиц, как Цезаря, который почему-то оказывается Юлианом Отступником, как Августа и т. д. как относящихся на самом деле к Средним векам, и т. д. и т. п..
Я очень люблю и уважаю Морозова, но книга эта до того курьёзная, что издание её несомненно принесет известный ущерб имени автора и Гос[ударственному] издат[ельств]у.Если серьёзная наука с большим сомнением отнеслась к выкладке Морозова относительно Апокалипсиса, то книга «Христос» является уж окончательным абсурдом на почве той же научной односторонности.

В августе 1924 года Николай Александрович обратился к Дзержинскому по вопросу публикации, которая началась практически немедленно[243]. В опубликованном виде (к 1932 году) «Христос» включал 7 томов суммарным объёмом свыше 5000 страниц.

По мнению Н. Морозова, до I века н. э. (христианская эра именовалась им «александрийской») никакой истории вообще не было. Первый век — это конец эпохи каменного века на берегах Средиземного моря, изобретение колеса и топора. Второй век — эпоха папируса и пергамента, бронзы и железа. Третий век — широкое использование железа, основание «латино-эллино-сирийско-египетской империи», представлявшей собой единое государство с единой историей, которую учёные ошибочно (с точки зрения Морозова) принимают за историю разных государств; Египта, Греции, Рима, Вавилона, Ассирии. Четвёртый век — «Столбование» Василия (Иисуса Христа), появление Апокалипсиса и начало христианства. Пятый век — появление библейской литературы. Иными словами, всё знание о древнем мире, по Морозову — не что иное, как «волшебные сказки», созданные средневековыми авторами и систематизированными в так называемую эпоху Возрождения, которую правильнее называть эпохой Нарождения науки, литературы, искусств. Человечество непрерывно двигалось по лестнице прогресса без скачков и провалов, поднимаясь к истинному познанию природы и «умственному и материальному улучшению своей жизни». Иногда Морозов противоречил сам себе: он мог относить создание «Начал» Евклида и Альмагеста Птолемея и к XIV, и к XII веку.

Морозов пытался обратиться к И. В. Сталину, сообщив, что подготовил большой том о «грандиозном клерикальном подлоге, лежащем в основе всей официальной монархической „Истории государства Российского“», но вождь не захотел ни встречаться с ним, ни давать разрешения на публикацию.
В содержательном отношении этот том («Новый взгляд на историю Русского государства»), был посвящён астрономическим несоответствиям в русских летописях. Морозов не обращался к новым источникам, полагая, что фактов уже достаточно, нужно предлагать новую интерпретацию. Согласно Морозову, не было татаро-монголов, а было «татарское иго» («татары» от Татры), вместо Орды Русь платила дань Ордену (лат. Ordo), русские князья ездили не в Сарай на Волге, а в Сараево на Балканах, Чингисханом был на самом деле римский папа Иннокентий III, а «Хан Батый» означает «Батяй», то есть всё тот же римский папа, и т. д. Иными словами, широко применялись лингвистические толкования восточноевропейских и азиатских топонимов на основе европейских языков. От захвата Константинополя крестоносцами в 1204 году до женитьбы Ивана III на Софье Палеолог Русь была униатской. Это доказывалось, как обычно у Морозова: до XV века год в русских летописях начинался, как и в католических странах, в марте, а затем был принят, как у византийцев, в сентябре.
 
Самое удивительное, что этого Морозова не расстреляли при Советской власти.

1919 год Морозов провёл в Петрограде, пользуясь репутацией «защитника»: ему удалось освободить из-под ареста директора Пулковской обсерватории А. Белопольского. За арестованных он хлопотал все 1920-е годы, пока откровенно не получил совет из ОГПУ не вмешиваться, «если не хотите идти на наше место»

(Из книги - Шикман А. П. Николай Морозов. Мистификация длиною в век. — М.: Весь Мир, 2016).
 
Отношения с отцом у Николая Морозова были непросты. Обеспокоенный отсутствием сына, не приехавшего на каникулы, в Москву прибыл отец — Пётр Щепочкин и, считая, что Николай стал жертвой агитаторов, обратился в Третье отделение. В дальнейшем, когда Николай Морозов скрылся за границей, Пётр Алексеевич Щепочкин лично отправил в Третье отделение полученное из Женевы письмо сына. Тем не менее, после ареста, П. А. Щепочкин занимался освобождением сына , 10 марта 1876 года подал прошение о залоге в 3000 рублей. Разбирая архив сына, отец нашёл его письмо к В. Фигнер, где тот не скрывал неприязни к родителю. Оскорблённый Пётр Алексеевич и Николай долго не общались. Тем не менее примерение произошло. И произошло со стороны отца. На очной ставке, уже в 1881 году, вызванный П. А. Щепочкин сына не признал, чем Морозов, по собственным воспоминаниям, «был очень растроган». После вынесения приговора свидания с ним добился его отец П. А. Щепочкин; по особому распоряжению министра юстиции они виделись дважды и полностью примирились. Больше отец с сыном не виделись. В числе пяти обвиняемых Морозов был приговорён к бессрочной каторге. С 1897 года узникам разрешили два раза в год переписываться с родными, благодаря чему Н. А. Морозов узнал о кончине отца, последовавшей ещё в 1886 году. После заключения сына он потерял интерес к делам, сильно проигрался на биржевых спекуляциях и умер в возрасте пятидесяти трёх лет от прогрессивного паралича. Их петербургский дом был продан за долги. Мать, потеряв зрение, жила в Борке.

Поскольку Николай рано проявил большие способности к науке, Пётр Алексеевич решил готовить его к карьере учёного. Предполагалось, что Николай будет посещать Вторую московскую гимназию, живя в доме Мореля. В дальнейшем планировалось купить ему дом в северной столице, когда он поступит в Петербургский университет. Вероятно, П. А. Щепочкин, не желая подвергнуться остракизму из-за женитьбы на бывшей крепостной, рассчитывал, что первенец, окончив университет и продвинувшись по службе, сумеет получить потомственное дворянство и с полным правом вступит в наследование имением.. Такую судьбу ему планировал отец. Судьба распорядилась иначе. Но в наследование имением Ророзов все таки вступил.



24 января 1923 года вышло постановление Совнаркома за подписью Л. Каменева:

Предоставить в пожизненное пользование Н. А. Морозова имение «Борок» Рыбинской губернии со всеми постройками, живым и мёртвым инвентарем, в нём находящимися. <…> Освободить имение «Борок» от всех денежных налогов и продналога, приравнять таковое к государственным культурным хозяйствам.
 
Итак, коллекционер, почётный академик Академии наук СССР Николай Александрович Морозов.

А вот коллекционирование пришить академику сложно.. В своей автобиографии Николай Морозов вспоминает о довольно большой усадьбе, коллекции оружия, рыцарских доспехов, картин предков..

Все здания нашей усадьбы: главный дом, флигель, кухня и другие строения были разбросаны среди деревьев большого парка в английском вкусе, состоявшего главным образом из берез, с маленькими рощицами лип, елей и с отдельно разбросанными повсюду кленами, соснами, рябинами и осинами, с лужайками, холмами, тенистыми уголками, полузапущенными аллеями, беседками и озерком-прудом, на котором мы любили плавать по вечерам на лодке. Большие каменные ворота стояли одиноко в поле, как древняя феодальная руина, и показывали поворот дороги в нашу усадьбу.
Бальная зала во всю длину дома, парадные комнаты наверху, т. е. во втором этаже, блестели большими от пола до потолка зеркалами, бронзовыми люстрами, свешивавшимися с потолка, и картинами знаменитых художников в золоченых рамах, занимавшими все промежутки стен. Под ними — мраморные столики с инкрустациями и всякими изваяниями, мягкие диваны, кресла или стулья с резными спинками в готическом вкусе. К зале примыкала комната с фортепиано и другими музыкальными инструментами. В нижних же комнатах, кроме жилых помещений, находилась будничная (семейная) столовая, большая биллиардная зала, где мне постоянно приходилось потом сражаться кием с гостями, и оружейная комната, вся увешанная средневековыми рыцарскими доспехами, рапирами, медными охотничьими трубами, черкесскими кинжалами с золотыми надписями из Корана, пистолетами, револьверами и большой коллекцией ружей всевозможных систем, от старинных арбалетов до последних скорострельных.
Прямо над спальней отца и рядом с большой залой находилась также комната с портретами предков в золоченых рамах, куда прислуга не решалась ходить по ночам в одиночку из суеверного страха.
Меня особенно пугал там прадед Петр Григорьевич своим жестким и высокомерным видом. Отец мне говорил, что он был черкесского происхождения, и самая его фамилия — Щепочкин — была переделана на русский лад из какой-то созвучной ей кавказской фамилии. Его портрет, напоминавший мне древнего дореволюционного маркиза, был сделан так живо каким-то старинным художником, его взгляд был так мизантропически жесток, и он так назойливо смотрел вам искоса прямо в лицо, что каждый раз, когда я вечером или ночью должен был проходить один в темноте или при лунном свете, врывавшемся косыми полосами в два окна этой комнаты, какой-то непреодолимый страх охватывал меня, и холод пробегал по спине и затылку.


Но о своих увлечениях коллекционированием не сообщает. Только коллекции минералов, насекомых, окаменелостей. Ну разве что вспоминает пару раз о коллекции оружия

Я с детства был знаком со всеми системами огнестрельного оружия, так как у моего отца была богатая и разнообразная коллекция. Ружья, пистолеты, револьверы, кинжалы, стилеты, сабли, шпаги, рапиры и даже старинные луки с колчанами стрел обвешивали в нашем деревенском доме все стены специальной комнаты, называвшейся «оружейная»..

..Я знаю толк в огнестрельном оружии. Мне с детства приходилось обращаться с ним. У отца полная коллекция всех систем, и мы с ним почти каждый день стреляли в цель.


в общем как то так..
 
Это в своем роде «Бедекер» нумизматики: старательность, с которою составлена эта книга (увы, — начало только труда, не конченного за смертью автора), введение автором множества монет, оставшихся неизвестными знаменитому Мионне, — точность, пунктуальность, научность — все делает труд этот именно «Бедекером», незаменимым «спутником» собирателя древних монет! Ах, — если бы труд этот был написан по-русски: давно-бы он уже толкнул русских к снятию этою интереснейшею стороною классического мира! Как он написал в другом своем труде: «Нумизматика, или История монет древних, средних и новых веков. Составил А. П. Бутковский. Москва, 1861».


В этом-то труде он и выразился (стр. 2):


«…Масса античных монет представляет собою как бы одно металлическое зеркало, в котором отразился весь древний мир с его произведениями и постепенным развитием искусств».


Это — самое лучшее определение нумизматики, какое я знаю и какое можно ставить себе: определение художественное, открывающее самую сердцевину ея, причину ея интереса, занимательности, нужности. И далее Бутковский продолжает – изъясняет:


«Присущие гражданскому обществу, в разных его состояниях, древние монет разъясняют нам: жизнь городов, законы, бесчисленные учреждения, войны завоевания, заключения мира, перемены правлений, торговлю, колонии и народные союзы – увековечивают собою пресекшиеся роды и фамилии и сохраняют в живом воспоминании личности великих людей» (там же).


Это открывает значение нумизматики как самостоятельной, самоценной науки, — не как «пособия» только, не как ветви археологии… Отсюда-то, из самоценности нумизматики, и проистекает тот неистощимый энтузиазм, какой впадает всеми нумизматами к своему предмету: они вовсе не зачитывается трудами по истории Моммзена, Курциуса, Грота; жар их собственно как к книге, как к чтению или не велик, или не очень велик. Они рассматривают и рассматривают… Что же они рассматривают? Да «металлическое зеркало, отражающее весь древний мир»: сейчас отражающее, перед глазом нумизмата, как-бы этот мир еще жил, волновался, никогда не умирал!


«Никогда не умирал» мир, на самом деле давно ушедший в могилу.


Вот сердце нумизматики…

Понятно «рассматривание» нумизматом предметов своей науки. Оно подобно очарованию и волшебству: с лупою в руке, «на верху» Эрмитажа, Ретовский или Марков, держа в руках золотой статер (неразборчиво), с головою Пана, — и львом, держащим в пасти конец сломанного дротика (сцена древней охоты), — вовсе забывают, что они «русские», что они «служащие в Эрмитаже», что они «получают жалование», что они «носят мундир»; но, как писал Лермонтов:


…погружая мысль в какой-то смутный сон


Лепечет мне таинственную сагу


Про мирный край, откуда…


— откуда вот взяли эту монету: про Панич копею (так у В. В. Розанова, имеется в виду Пантикапея. — Е. Л.), Ольвию, про… весь, весь древний мир.


Никто не имеет такого осязательного отношения к древнему миру, как нумизматы: вот источник их энтузиазма, рвения, — и необозримых, изумительных трудов, какие они написали!!!


Нумизматика, — само по себе, одна, количественно обширнее, книгами и сочинениями богаче, нежели все отделы древней истории, в совокупности!!


Конечно — это вполне самостоятельная наука… Даже бедно сказать — «наука», нумизматика переступает обычные определения «науки», как некоего знания, ведения, как некоего открывания и открывания нового. Ибо она, содержа в себе труднейшие знания совершенно точного характера, относящиеся к палеографии, истории, и проч. и проч., есть именно…


— Осязание древнего мира и всего, что отсюда проистекает.


Журналы нумизматические, — и статьи в них помещаемые, как и необозримые томы, посвященные изучению древних монет — работают над бездною вопросов, возбуждаемых нумизматикою, при пособии историков и археологов древняго и нового мира, но это — не все. Это — «наука», в обычном определении ея; но нумизмат волнуется и движется не только этим: его толкает, поддерживает в неусыпных трудах, волнует именно зрелище, и без «живых монет», только по книгам и с книгами – невозможно сделаться «нумизматом». Невозможно (как во всех прочих науках) — прочтя сто книг — написать к ним 101-ую. Так выйдет «Цыбульский», а не «нумизмат».


Где-же здесь секрет еще? Не захватывая вполне дела, — мы скажем только о художестве, о эстетике. «Эстетика» — древнее слово, и значит — «ощущение»: «эстетика» у древних была более физическою, чем теперешняя наука «эстетика», которою занимаются совершенно неуклюжие профессора, ни разу не полюбовавшиеся ни женщиною, ни статуею. Нумизматы вот и суть последние «эстетики» в древнем смысле: мотивом их научных трудов и двигателем всей их жизни служат столько-же «интересы» в сухом смысле «науки», палеографии, истории и проч., сколько и «осязательный восторг», ими овладевающий при всматривании в гипнотизирующее «металлическое зеркало» древнего мира (Бутковский). Тут входит много эстетики: но, в конце концов, есть немножко и магии… От античного мира с такою безграничною любовью рассматриваемого, отделяется что-то наконец живое, воскресающее — и входит в нумизмата, будя в нем древняго человека, через атавизм, полузоологический, полуисторический…


Как в Лермонтове заговорил предок «шотландец Лерма», так в нумизмате пробуждается «старьевщик» древних Афин, «торговец» Александрии, «soriba» или «cives» Рима, а то и целый «сенатор» Вечного Города: и вот это «пробуждение древняго человека в современном» и составляет живой нерв нумизматики. На этой ступени — и для всех нумизматов она есть подлинная и действительная — нумизматика, «сия бедная наука», которой дал такое определение Влад. Соловьев, обращается только в средство: и не замечая сами того, нумизматы пользуются предметом своим, и «наукою» и живыми монетами, как орудием… От этого, как я заметил по X. X. Гилю, они не умирают с тоскою: «ах, вот еще нумизматический вопрос не решен» и «доживу-ли я до решения (такого-то) нумизматического вопроса», но умирают или близятся к смерти вполне насыщенные… Как пчела с полною ношею меда, летящая в улей…


Нумизмат всегда доволен. Ничего не «ждет»… Что же сообщает это довольство, эту насыщенность, эту готовность умереть всякий час? Откуда это отсутствие тоски и недоумения, присущих всякому горячему ученому, перед которым «так много еще вопросов не решено». Да в одном:


— Я смотрел… И насмотрелся…


— Это чувство художника, эстетика…


Полны — человека магически, воскресшего в древность, погулявшего по рынкам Александрии, видевшего Арсиною и Веронику, с этим красивым покрывалом на голове, так хорошо легшим в складку около шеи, под затылком… Путешествовавшего в далекую Нумидию и Карфаген, — где видел символ Ваала, — будто принимающего на руки младенца-жертву (бррр…); по городам Малой Азии, шумным, сплетничающим, воюющим бесплодными войнами и торгующим богатым торгом… Посмотрел на персов, тогда еще мудрых, на их «феруэры» — души, поднимающиеся в жертвенном пламени над алтарем Ормузда… Послушал вестей из Бактрии, из Афин, Колхиды. И говорящего:


— Теперь в могилу. В их прекрасный Элизии, где я увижу Ахилла и Mionnet.


Все сыто. Счастливо. Закруглено.


И почти главное для наших скучных времен — «действительные статские советники» отшвырнуты к чёрту.
 
* * *


Итак, нумизматика подобно чтению «Contract social» Руссо: будит мужество, возстанавливает здоровье, делает человека сильнее духом и телом. Все нумизматы долго живут: «древние тени» питают их, как Одиссея, принесшего жертву Тирезию. Нумизматика есть немножко «древнее жертвоприношение» — последнее оставшееся нам.





* * *


Около магии — мифы, сказки, угрозы, предчувствия…


«Удивительно», — передал мне один нумизмат — «все торговцы древними монетами имели трагическую судьбу… Или разорялись, — а некоторые даже кончили самоубийством». Он назвал несколько имен Берлинских, Мюнхенских и Парижских торговцев, сейчас забытые мною. «Вы знаете, — Беккер, ученый нумизмат, унизившийся до подделки (изумительной!) древних монет — повесился. Но вообще — все кончали печально. И торговля нумизматическая сейчас в руках одних евреев. Они выжили и богатеют»…


Он разсказывал это мне как «обыкновенную историю», между тем как это – миф и религия: «SACRA МОNЕТА» — надпись на поздней монете Констанция Хлора.


Могли-ли бы мы рубль или копейку назвать «sacer ruble», «sacra copeica»?… Какое несовместимое значение слов: «священный» — до Бога относящееся, с Богом связанное: а «рубль» и «копейка» — сюжет менял — скопцов на Гороховой, определивших «римские монеты».


Что же это значит?!


Монета у нас — надела фрак и танцует, а в древности она носила тогу и приносила жертву богам. Т.е.? Еще я прочел на антиохийских монетах Августа: «ARXIEREUS“-“АРХИЕРЕЙ»… Август, усыновленный Цезарем, муж Ливии, отец Юлии, тесть Агриппы – был… «архиереем»!!! Я почти вскочил со стула, когда прочел это в «металлическом зеркале» красивой сирийской монеты. Этого нет не только у Иловайского, но и у Моммзена.


Одно слово хлынуло на меня потоком света: да, конечно, «религия» для древних, как и их «боги» — были вовсе не то, что теперь нам объясняют в семинариях: что-то бесконечное, весь мир держащее «в узде» ( «покорности») и с другой стороны — непременное, как «Отче наш» в таком то месте обедни. Все было иное… Какое? Но договорим: от всего мира шла религия, от облаков в небе, от дерева в лесу, их «cives» были соединены «религиею», волчица с Ромулом и Ремом на Капитолии — была ихнею «иконою», сенат был «иконообразен»… На греко-римских монетах так и читается: «IEPOC CVHKLHTOC» ( «Святой Совет»)…


Все «иконообразно» и вместе свешено… точнее – все шумит, делает, трудится, предпринимает, объявляет войны, заключает миры, «посоветывавшись с богами», испросив у них «знамений» и «указаний» (в жертвах, через рассматривание внутренностей заколотого по ритуалу животного). Что же это такое? Жизнь шумит, «свешена» и… «иконообразна». «Религия» не имела того тяжеловесного, страдальческого, трудового, «везущего воз» значения, как у нас: и не носила той «мундирности», «ризности» как у нас же: все было легче, в туниках, в тогах, в легком фимиаме, поднимавшемся от жертвенника, — все было прозрачнее и чище, невиннее и безболезненнее, чем у нас.


И как фимиам от жертвы не замыкался в построенном зданьице, а несся по полям, на торг, на форум, везде, всюду-так этою еще «легкою религиею», без «ордена» Станислава 3-ей степени», был обнят весь древний мир, и торговец, и гражданин, и моряк, и воин…


— Как же бы Беккеру было не удавиться: он подделывал древние «sacrae imagines», «sacras monetas»! Делал — идолы, когда обязан был только вырывать из земли подлинные! Он совершил святотатство — и погиб.


— Да и торгующие… Не сдобровали, потому что торговали собственно «иконками» древности, принимая их как скопцы-менялы за наши «гривенники» и «рубли», без священного в них значения… И были наказаны богами. Боги, древние, гневные и еще живые боги — наказали за «неподобное» обращение с частицами своего культа, своей религии, своих храмов — каковыми были тогдашние «сикли», «драхмы», «статеры», «динарии», «асы», — «священство» коих было настолько велико и, главное, чувствуемо, осязаемо, что царям до позднего времени и в голову не приходило выставлять на монетах свои изображения, изображения, imagines humanae.


Только позже, когда в этой «легкой как дым» религии, цари, совершившие изумившие мир подвиги; подвиги как «чудотворение» — начали ощущать себя «богами», «Иеос» (титул многих царей на монетах) — тогда уже как «Иеос» они начали помещать на монетах и свои изображения, чередуя их с «небожителями-героями», как Геракл, с местными нимфами, с жрицами и вакханками и наконец, с самими богами и богинями. На монетах Филиппа Македонского — Аполлон, его сына Александра — Геракл; но Гераклу с его символами и одеянием (голова, обернутая в шкуру Немейского льва) придавались черты лица царя; и изредка (на монетах, чеканенных в Родосе) — подлинный портрет Александра Великого; и все же с сохранением символов Геракла.


— Как же было торговцам не разориться. Гневные боги рассеяли их богатство… Сломали хижины, пустили по миру семью. И пощадили только евреев, которые к «монете» имеют совершенно другое отношение, не циничное и неуважительное, а какое подобает древнему человеку — религиозное.


Еврейская вера – ветвь древнего богопочитания. Из Рима присылались жертвоприношения в Иерусалим, как бы пересылались «свечи и масло» с жертвенников Капитолийского Юпитера на жертвенник Элогиму… Но не «Иегове», специальному богу одних только евреев. Евреи поклонялись Богу под двумя именами: Иегове — это было открыто для них одних; и Элогиму — под каковым именем они Его чтили вместе со всеми народами, как Творца Вселенной.


И еврейские первосвященники, вот о коих мы учим в «Законе Божием», будто они «всех чужих богов отвергали», римский фимиам курили на своем жертвеннике. Вот отчего евреи, торгуя древними образками (sacra moneta Констанция Хлора) — и не разорились естественно: Афина или Посейдон, как и древние вакханки и нимфы – на них не гневаются, как на «своих». Как на себе «двоюродных», как на своих «дедов» и «теток» — племянники, племянницы — и внуки и внучки…


Но этой гипотезы, полной своей уверенности, я ученому нумизмату не сказал. «Осудит за безбожие, ны осмеет как окаяну». Но «сказки» милы богам. |





* * *


Однако я все мало подвигаюсь в изложении предмета.


А. К. Марков «ввел» меня в познание нумизматики, — как я стал собирать монеты именно как «sacra imagines», как часть древнего «вещепочитания».


Кстати, как у нас просфоры пекут при церкви, — непременно при ней и только при ней, так естественно древние монеты чеканились при храмах. И слово «sacer», как и характер отношения к монетам древних, можно изъяснить через сближение с нашими «просфорами»: это и не «святой» и не «священный» даже, но «чего нельзя касаться всуе». Ни — «лгать около этого» или «обманывать». И, думается, торговля долгое время уже оттого должна была быть честною, добросовестною и строгою, что средством ея были эти «просфорки» из металла, около которых лукавить было «грех».


Римские монеты чеканились при храме богини Юноны: её римляне почитали невидимою покровительницею монетного мастерства, и помогающею резчикам и чеканщикам в их трудном и тонком искусстве. Поэтому среди других своих «прозваний» Юнона носила и это – IVNO MONETA. -I





[Примечание М. М. Спасовского: Следом на рукописи сейчас же — наискось рукою В. В. Розанова стоит крупными буквами: «Дальше письма Флоренского»].





Литература:


Розанов В. В. 1) Сочинения / Под ред. В. Г. Сукача. М., Танаис, 1994-1996. [Вышло 2 тома]; Он же. Собр. соч. / Под общ. ред. А. Н. Николюкина. М., Республика. 1994-2005 [Вышло 19 томов].


2 Спасовский М. М. В. В. Розанов в последние годы своей жизни. Среди неопубликованных писем и рукописей. Берлин: Русское национальное изд-во, 1939. По сообщению с.н.с. ГМИИ Л. А. Заворотной очерк В. В. Розанова был переиздан в США в 1968 г.


Спасовский Михаил Михайлович (1890-1971), публицист, редактор-издатель литературно-художественного студенческого журнала «Вешние воды», издававшегося в Петрограде с 1913 г. по июль 1918 г.


Флоренский Павел Александрович (1882-1937), православный священник, философ, ученый. Близкий друг и единомышленник В. В. Розанова.


Потин В. М. Забытые имена двух нумизматов (о В. В. Розанове и Н. К. Рерихе) // II ВНК. С Петербург. 6-8 апреля 1994 г. Тез. докл. СПб., 1994. С. 81-83.


Розанов В. В. Среди художников. М.. Республика, 1994. С. 229—238.


Марков Алексей Константинович (1858-1920), хранитель, а в 1900-1920 гг. — заведующий Монетным отделением Эрмитажа, специалист по восточной и западноевропейской нумизматике.


Орешников Алексей Васильевич (1855-1933), хранитель монетного собрания Исторического музея в Москве. Специалист по античной и русской нумизматике.


Гиль Христиан Христианович (1837-1908), известный петербургский коллекционер, формировал нумизматические коллекции Д. И. и И. И. Толстых, великого князя Георгия Михайловича, один из авторов «Корпуса русских монет императорского периода, изданного великим князем Георгием Михайловиче».


Ретовский Отто Фердинандович (1849-1925), хранитель Монетного отделения Эрмитажа, автор ряда трудов по восточной и византийской нумизматике.


Грубе Август Вильгельм (1816-1884), немецкий педагог, автор популярных книг по всеобщей истории.


Голлербах Э. В. В. Розанов. Жизнь и творчество. Пб., Полярная звезда, 1922. С. 8; Эрих Голлербах «Встречи и впечатления/Сост., подготовка текстов и комментарии Евгения Голлербаха. СПб., 1998


Голлербах Эрих Федорович (1895-1942), историк искусства. Друг и ученик Розанова, его исследователь и биограф.


Страхов Николай Николаевич (1828-1896), философ, литературный критик, публицист. Старший товарищ В.В.Розанова.


1695841025476.png
 
Совершенно старые новости..



"В.В.Розанов - коллекционер-нумизмат" в Музее личных коллекций
c 26 апреля по 1 июня 2006
Москва
Сирия. Серебряная тетрадрахма Антиоха VIII (121-96 гг. до н.э.)
Нумидия. Серебряный денарий Юбы I (60-46 гг. до н.э.)
Римская Республика. Асс. Бронзовая литая монета 225-217 гг. до н.э.
Римская Империя. Золотой ауреус Нерона (54-68 гг.). Рим
Василий Васильевич Розанов
С 26 апреля по 1 июня 2006 года Государственный музей изобразительных искусств им. А.С.Пушкина представляет выставку "В.В.Розанов - коллекционер-нумизмат". К 150-летию со дня рождения. Открытие выставки - 25 апреля в 15.00. Музей личных коллекций.

В Государственном музее изобразительных искусств имени А.С. Пушкина открывается выставка к 150-летнему юбилею Василия Васильевича Розанова - выдающегося русского философа, известного литературного критика и публициста, который также был страстным коллекционером античных монет.
Коллекция Розанова формировалась со второй половины 1890-х годов и хранилась в семье В.В. Розанова до конца его жизни, составив более 6000 монет. Та часть, которая по завещанию досталась дочери философа - Татьяне Васильевне Розановой (около 1500 монет), оказалась в Музее Классического Востока, а в 1924 г. была передана в ГМИИ им. А.С. Пушкина.
В бывшей коллекции В.В. Розанова - редкие монеты Древней Греции и Древнего Рима, которые сам собиратель называл "дивной школой древней истории".
На выставке будут представлены не только монеты из коллекции В.В. Розанова, но документы и фотографии, рассказывающие о его окружении. Нумизматика много значила для этого выдающегося человека, его коллекционерская деятельность была неотъемлема от творчества писателя. Зритель увидит незнакомого ему раньше В.В. Розанова, его коллег и друзей - мыслителя и богослова Павла Флоренского, основателя и директора Музея Ивана Владимировича Цветаева и, конечно, известных коллекционеров и ученых-нумизматов - А.К. Маркова, А.В. Орешникова и других.
Авторами проекта и хранителями Л.А. Заворотной и С.А. Коваленко подготовлен буклет выставки с каталогом избранных предметов.
Перед открытием выставки будет проведен "круглый стол", посвященный 150-летнему юбилею со дня рождения В.В. Розанова, на который приглашаются философы, писатели, историки, нумизматы (начало - в 11.00).
www.museum.ru/N26332
Ваше мнение »»
»»
Отдел личных коллекций
Адрес:
город Москва, ул. Волхонка, 10
Проезд:
Ст. м. "Кропоткинская", "Боровицкая", "Библиотека им. Ленина"
Телефоны:
(495) 697-16-10
сайт:
pushkinmuseum.art/
EMail:
[email protected]; [email protected]
 
Еще одна статья - биография Розанова-нумизмата. Вот ведь совершенно по другому видится человек с такого ракурса. Мне он был известен как философ, а тут ведь совсем другая история..

История одной коллекции​


Алексей Фоминых

Сегодня коллекционирование чаще всего воспринимается как хобби. Век назад это было несколько иное явление. Грань между наукой и частным интересом была очень эфемерна, большое значение в развитии тех или иных направлений исследований, имели именно личные собрания. Так обстоит дело и с уникальной коллекцией монет российского писателя, философа и публициста Василия Васильевича Розанова.
Знал ли властитель дум эпохи символизма и «модного декадентства», современник Серебряного века русской поэзии, Василий Розанов, предполагал ли в своих прозрениях, что одни монеты из его собрания станут добычей вокзальных воришек,
другие монеты, будут вымениваться семьей на продукты питания в голодные годы Гражданской войны, а в годы Великой Отечественной войны, подвергнутся бомбардировке в блокадном Ленинграде? Мог ли предполагать, что в начале 21 века часть его коллекции будет представлена в одном из крупнейших музеев Европы ГМИИ им. Пушкина, как самостоятельная экспозиция?
– Нет, конечно, не знал , не мог и предположить… но несмотря на все тернии встречавшиеся на пути страстного коллекционера Василия Розанова –его коллекция, пусть не полностью, но дошла до нашего времени и доступна для исследования! Часть крупного нумизматического собрания Розанова все еще вращается в среде коллекционеров или хранится в частных коллекциях России и Мира. Цель этого материала проследить историю и судьбу одной из самых крупных частных нумизматических коллекций в России начала 20 века .
Интерес к нумизматике, зародился у Розанова еще в студенческие годы. В 1880 году он вместе с товарищем по университету побывал в гостях у знаменитого ученого-нумизмата А.В. Орешникова, который увлекался тогда античными монетами. Показывая свое собрание из около 900 монет, он подарил Василию Розанову бронзовый сестерций Септимия Севера (римский император 193 г.- 211 г.). Сам Василий Васильевич впоследствии так вспоминал о впечатлении, произведенном на него этим неожиданным подарком: «Монету я постоянно носил при себе, в течение странствующей жизни учителя, по временам вынимая ее, любовался. Глаз мой заметил, а душа была удивлена необыкновенною натуральностью — художеством изображения». На реверсе монеты был изображен воин, ведущий коня с императором. Внизу под надписью ADVENTUS AUG стояли буквы SC (Senatus Consulto-чеканена по постановлению Сената) которые можно было разглядеть «только лизнув монету и отведя ее в сторону, поворачивая так и эдак»
Впечатление от подарка было настолько ярким, что коллекция Розанова впоследствии стала одним из крупнейших собраний древнегреческих и древнеримских монет , а сам он стал страстным коллекционером.
Детство Василия Розанова радостным не назовешь, родился он в семье провинциального чиновника в Костромской губернии в 1856 году. Рано остался без родителей. Его воспитанием занимался старший брат Николай. Сам Розанов позже вспоминал: «Нет сомнения, что я совершенно погиб бы, не «подбери» меня старший брат Николай, к этому времени закончивший Казанский университет. Он дал мне все средства образования и, словом, был отцом».
Образование он получал в Нижегородской гимназии, а затем поступил в Московский университет. Как ученый В.В. Розанов складывался под влиянием своих учителей -историков В.О. Ключевского (1841-1911) и С. М. Соловьева (1820-1879), профессора классической филологии Ф.Е. Корша (1843-1915) и многих других известных ученых и педагогов.
Будущий нумизмат, мыслитель и писатель, а пока лишь студент Московского университета, снимал комнату в районе Сухаревского рынка. Это обстоятельство тоже сыграло свою роль в формировании интереса к коллекционированию. Первые экземпляры великолепной в будущем коллекции античных монет Василий Розанов приобретал именно на «Сухаревке».
Сухаревский рынок на рубеже 19-20 веков, с одной стороны был ярким воплощением криминального мира Москвы, в трущобах которого обретались воры и душегубцы всех мастей, а с другой – это была, просто громадная «толкучка», на которой можно легко продать или купить практически все что душе угодно, коллекционеры и любители старины относились к «Сухаревке», как к месту крупнейшей антикварной и букинистической торговли, где можно порой за бесценок приобрести подлинные раритеты.
Завсегдатаем «Сухаревки был Владимир Гиляровский, неоднократно писавший о царивших здесь нравах. Наиболее любопытен его очерк «Сухаревка», посвященный скрытой от посторонних глаз жизни рынка в конце XIX века. Вот как описывает Гиляровский торговые ряды с антиквариатом: «Старая Сухаревка занимала огромное пространство в пять тысяч квадратных метров… Букинисты и антиквары (последних звали «старьевщиками») были аристократической частью Сухаревки. Они занимали место ближе к Спасским казармам. Здесь не было той давки, что на толкучке. Здесь и публика была чище: коллекционеры и собиратели библиотек, главным образом из именитого купечества… В серебряном ряду у антикваров стояли витрины, полные старинных монет. Спускали по три, по пяти рублей редкостные рубли Алексея Михайловича и огромные четырехугольные фальшивые медные рубли московской и казанской работы…»
Среди развалов иноземных монет Розанов выискивал удивительные образцы монет Греции и Рима, неведомыми путями попавших в руки торговцев. Это были как разрозненные экземпляры, так и небольшие собрания монет. Стоили они 20, 30, 40 и 50 копеек за штуку, много - рубль. Как и у любого начинающего коллекционера увлеченного новой темой, денег на все не хватало, а желание соприкоснуться с древностью уже завладело сердцем и разумом. Нумизматику Розанов считал «металлическим зеркалом, отражающим в себе всю древность».
На четвёртом курсе университета появились и первые успехи в научной деятельности, в 1880 году он был удостоен стипендии имени А. С. Хомякова. Тогда же, 24-летний Василий Розанов женился на 41-летней Аполлинарии Прокофьевне Сусловой, которая в 1861—1866 гг. была возлюбленной Федора Михайловича Достоевского.
После окончания учебы в Москве и десяти лет преподавания в гимназиях Брянска, Симбирска, Ельца в должности учителя географии и истории, Василий Розанов выбирает путь свободного творчества. Его первая книга «О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания» успеха не имела. Большую известность получил литературно-философский этюд Розанова «Легенда о великом инквизиторе Ф. М. Достоевского» (1891), положивший начало последующему истолкованию Ф. М. Достоевского как религиозного мыслителя у Н. А. Бердяева, С. Н. Булгакова и других мыслителей, позднее Розанов сблизился с ними как участник религиозно-философских собраний (1901—1903).
Первые годы пребывания в Санкт-Петербурге, испытывая материальные трудности, Розанов не раз просил своих друзей дарить ему монеты. Он писал своему товарищу Рачинскому проживавшему в собственном родовом имении Татево Бельского уезда: «Первая у меня к вам вещественная просьба, я безумно влюбился в нумизматику: чеканенные портретные изображения на монетах «древних героев» неизъяснимо волнуют мою душу. Собрал 23 монеты. Среди культурных сокровищ Татева быть может , есть несколько завалявшихся монет, которые и не вошли в реестр его богатства, они у вас «так себе», «ни к чему», и вот если Вы принесете такую «лепту» древности мне в дар, Вы доставите несколько дней чисто детского восторга В.В. Розанову. Покупать их страшно дорого, а при болящих моих детях преступно. Я решил, уж не взыщите, «клянчить при дороге культурную милостыню…»
Целенаправленно собирать коллекцию монет Розанов начал во второй половине 1890-х годов. По этому поводу он консультировался со многими известными учеными-нумизматами, с А.Марковым, с хранителем Монетного отдела Эрмитажа О. Ретовским, с известным петербургским нумизматом Х. Гилем, с авторитетнейшим ученым А.В. Орешниковым, с которым был знаком еще по Московскому университету.
С конца 1890-х годов Розанов стал известным журналистом, работал в журналах «Русский вестник» и «Русское обозрение», публиковался в газете «Новое время». В 1891 году Розанов тайно обвенчался с Варварой Дмитриевной Бутягиной, вдовой учителя Елецкой гимназии (первая жена Аполлинария Суслова не дала ему официальный развод, хотя сама была инициатором разрыва их отношений). В это время его работы вызывают большой интерес в обществе, он много публикуется. В 1900 году Мережковским, Минским, Гиппиус и Розановым основывается Религиозно-Философское Общество.
Работа штанным сотрудником в газете «Новое время» издаваемой А.С. Сувориным – дает постоянный доход, и даже достаток семье. Теперь коллекция В.В. Розанова, начинает стремительно преумножаться.
В 1898 году отдыхая с женой в Кисловодске, Розанов приобрел за 17 рублей двенадцать древних монет. Среди них были монеты с изображением Веспассиана (69-79 г.н.э.), Траяна (98-117 г.н.э.), персидские, византийские и сицилийские монеты. Одна монета особенно обращала на себя внимание философа и публициста – это была «прелестная Фаустина» жена Марка Аврелия римского императора, философа на троне!
Зная о новой страсти, набиравшего популярность писателя, его друзья никогда не сомневались, что подарить Василию Васильевичу – конечно же монеты!
Друг Розанова по журналу «Мир искусства» П. Перцов подарил писателю привезенные из Казани серебряные греческие драхмы и оболы, а также римские монеты императорского периода – всего около 150 штук! «…До того удивительно видеть Аполлона, Палладу, Зевса, Химеру, Пегаса на изображениях монетных, которые были нарисованы людьми, для коих все это было живо, как для нас «Николай II», «Александр III»! Как все это возможно?» - пишет воодушевленный Розанов в одном из писем.
 
Сверху