- А каковы были отношения между белыми русскими и советскими эмигрантами?
- Я уже сказал вашему генконсулу: по моему мнению, эмиграция самоупразднилась в день начала Великой Отечественной войны. В тот день все толпой ринулись в консульство - очередь аж на мосту стояла! Все хотели на фронт, нужно защищать Родину. Мы в первый же день всем оркестром подали заявление в консульство, и еще человек 30 добровольцев - просили всех нас отправить на фронт. И получился документ, как древний папирус. К тому времени в консульстве сменилось 3 или 4 консула. Через два месяца немцы уже были под Смоленском, я опять пришел в консульство. И опять напал на Ерофеева! Он снова спросил: "Какие проблемы?". "Проблемы те же. Просим всех нас немедленно отправить на фронт!" - "Ну молодцы, патриоты!.. Передайте вашим музыкантам: с фашистами справятся и без нас. Вы здесь нужнее!". Так он снова нас спас. Я потом услышал от знакомого, что будто Ерофеев говорил: "Таким успехом пользуется наш оркестр советский, и вдруг его на убой". Я лишь спустя годы понял, что он тогда для нас сделал. Ведь наш горячий патриотизм могли иначе понять в компетентных органах, тем более что мы выросли за границей. Сейчас я думаю - это судьба. Я ведь сторонником Вернадского стал. Может быть, это предписано было.
А что касается многих русских эмигрантов, так они в наш Советский клуб [Клуб граждан СССР, Союз Возвращенцев - Л.Ч.] прямо партиями приходили записываться, потому и пришлось искать более просторное помещение. Тогда перелом в сознании произошел. Все считали, что дело не в политических пристрастиях, а в том, что нужно защищать свою землю от врага.
Благодаря словам Ерофеева, которые мы приняли за чистую монету, было решено: нужно приобретать специальность. В такое тяжелое время профессия музыканта вряд ли найдет применение на родине. Поэтому мы с братом и Толей Миненковым поступили в Шанхайский Высший Технический Центр, где преподавание велось на французском. Мы изучали французский (даже брали частные уроки), и одновременно - высшую математику на французском. Кстати, тогда же я всю французскую литературу прочел на французском языке. Тогда туго пришлось. В 1944 году я стал архитектором, а Игорь - инженером-строителем. Дипломы защищали на французском. Все втроем мы довели свое инженерное образование до конца.
Меня часто спрашивают: "Вы, наверное, жалеете, что столько времени попусту на всякие институты потратили?". Ничего подобного. Высшую математику я дважды проходил. Один раз по-русски, другой раз по-французски. Когда мы уже были в СССР, как-то приехали с гастролями в Караганду. А тут как раз вторая группа, бывшие харбинцы, поехала на Целину. Среди них был педагог по политеху, вел у нас высшую математику. Мы все стретились, они так гордились, что наш оркестр получил такую известность. Он тогда сказал: "Я соболезную! Какой из вас должен был выйти математик!". Так оказалось, что я запорол в себе математика.
Во время войны днем учились, а вечером работали, старались помочь родине всем, чем могли. Тогда на свои деньги оркестр стал издавать газету "На родину!", передавал в фонд Красной Армии сборы от концертов. В честь Дня Победы О.Л. была написана пьеса "Интерлюдия", которая до сих пор есть в репертуаре коллектива.