Ветеран
Местный
Когда заказывали себе колодки, то обычно никто не относил в мастерскую медали, а только ордена. Медали в мастерской вешали свои, из запаса частников.
Алексей Максимович Каледин.
- Автор темы АЛЕКСЕЙ С.П.Б.
- Дата начала
Андрей Пустоваров
Супер-Модератор
Спасибо! Но все равно не могу понять логики. Орден то всего один, да и медали в той же шкатулке, небось то, лежат.
Андрей Пустоваров
Супер-Модератор
Из интернета. Пытаюсь как то понять события и их последовательность.
В начале 1918 года части большевиков уничтожили отряд Чернецова — единственную боевую единицу Каледина. Казаки массово прикалывали на папахи красные ленточки. Понимая, что падение Новочеркасска неминуемо, генерал Лавр Корнилов решил отвести Добровольческую армию на Кубань.
Собрав в опустевшем Атаманском дворце совет, Каледин констатировал: для защиты города осталось всего 147 человек, казаки не последовали за своим атаманом. В таких условиях он не может далее руководить, а потому слагает с себя атаманские полномочия.
Слова о неминуемом крахе утонули в панической дискуссии.
— Господа, говорите короче! От болтовни погибла Россия! — пытался образумить генерал. Но его не услышали.
Покинув заседание, генерал Каледин прошел в комнату отдыха, поцеловал подаренную ему много лет назад матерью иконку, достал из кобуры револьвер и выстрелил себе в сердце.
— Он мыслил и чувствовал как русский патриот; жил, работал и умер как донской атаман, — так оценил его поступок генерал Деникин. — В то время как Корнилов и Алексеев, ничем не связанные, могли идти на Кубань, Каледин, кровно связанный с казачеством и любивший Дон, мог идти только вместе с донским войском. Когда пропала вера в свои силы и в разум Дона, он ушел из жизни. Ждать исцеления Дона у него не было сил.
Спустя несколько дней в беззащитный Новочеркасск ворвались части Сиверса. Первым делом большевики разорили свежую могилу мятежного атамана. Но, вскрыв гроб, красные опешили: тела генерала в нем не было.
Тайна пяти могил
Место захоронения генерала Каледина оставалось неизвестным более девяноста лет.
— Сподвижники Алексея Максимовича хорошо понимали, что ожидает его прах, как только большевики захватят город, — говорит руководитель Донского военно-исторического музея Иван Стреляев. — Поэтому они создали в разных местах пять ложных могил. Самого же генерала похоронили тайно, а землю над ним заровняли. Верные Каледину казаки надеялись, что скоро вернутся в Новочеркасск с победой и тогда перезахоронят своего атамана со всеми положенными почестями.
Андрей Пустоваров
Супер-Модератор
О супруге Каледина
Алексей Каледин был женат на гражданке франкоязычного кантона Швейцарской Конфедерации Марии Гранжан (Марии Петровне), прекрасно владевшей русским языком и бывшей большой русской патриоткой. У них был единственный сын, в возрасте 11 лет утонувший во время купания в реке Тузлов. Имя сына неизвестно.
24 (11) августа 1919 года в Новочеркасске скончалась Мария Петровна Каледина, вдова Донского Войскового Атамана Алексея Максимовича Каледина.
В годы Гражданской войны Новочеркасск стал одним из центров Белого движения для всех, кто не хотел смириться с захватом власти большевиками. За это время население города выросло почти в два раза и составило более ста тысяч человек. Казаки под руководством атамана Каледина предпочли обособиться от Советской власти созданием независимой Донской области с центром в Новочеркасске. Позже под руководством Лавра Корнилова и генерала Михаила Алексеева в Новочеркасске была сформирована Добровольческая армия, начавшая борьбу с большевистской властью. На протяжении всей войны Новочеркасск несколько раз переходил то к большевикам, то к белогвардейцам.
8 января 1920 года Новочеркасск окончательно перешёл в руки к большевикам, потеряв статус столицы Донского казачества.
Биографических подробностей о супруге Донского Атамана А.М. Каледина – Марии Петровне — в её детские и молодые годы практически не известно. Нами не найдены сведения о её родителях и родственниках.
Известно лишь, что полное её имя: Мария-Елизавета Петровна Каледина. У разных авторов фигурирует две девичьи фамилии: Ионер и Гранжан. Дата рождения неизвестна.
Вероисповедания она была протестантского.
«Мария Петровна по происхождению была швейцаркой, из одного из французских кантонов. Первым браком она была замужем за одним юристом, русским, с которым разошлась, встретив и горячо полюбив Алексея Максимовича».
Возможно, встречающаяся в разных источниках её фамилия в первом браке Оллендорф – это фамилия русского юриста.
Свадьба Алексея Максимовича и Марии Петровны состоялась 16 августа 1895 года. К этому времени Каледин был переведён на Дон из Варшавского военного округа, где он и познакомился со своей будущей супругой.«Скромным капитаном генерального штаба на западной окраине России Алексей Максимович встретил ту, которую нежно звал всю жизнь своей милой Ма.
— Нам дали роскошный салон–вагон, когда мы покидали город. У Alexis были связи на дороге, и мы хорошо ехали в салон–вагоне. Знакомые принесли нам много цветов. Но когда мы доехали до конца этой дороги – нас пересадили в купе, где было душно и тесно. А дальше пришлось ехать в общем классе, — вспоминала Мария Петровна свою свадебную поездку (…). На лице её была светлая улыбка, сладость воспоминаний.
Чуть заметный вздох, и Мария Петровна с тихой улыбкой продолжает:
— Так и жизнь. Сперва салон–вагон, затем душное купе и, наконец, общий класс»
«Союз этот был крепким, и Мария Петровна стала его верной подругой. Она прекрасно изучила русский язык, хотя говорила несколько замедленным темпом, и иногда в её речи можно было уловить лёгкий акцент. В частной жизни Алексей Максимович называл её «Маа», а она его Alexis, но при совершенно посторонних людях, а в особенности в официальных случаях, твёрдо выговаривала «Алексей Максимович». По отношению к жене А.М. был очень внимателен и заботлив, причём его заботливость часто граничила с нежностью; вообще же на проявление своих чувств он, даже в присутствии самых близких, был скуп, сдержан. Он изредка целовал ей руку, но зато его «Маа» всегда звучало как-то особенно нежно, интимно. Что бросалось в глаза при встрече с Марией Петровной и в разговоре с ней – это её обаятельная простота и вместе с тем какая-то величавость, точно всю жизнь она была царствующей особой. И наряду с этим – исключительная скромность. Не раз приходилось слышать от казаков: «Вот это настоящая атаманша!». Для каждого казака доступ к ней был свободен».
«Она привлекала к себе симпатии с первой встречи. Я помню момент выборов атамана на первом Войсковом Круге 1917 года. Сидевший рядом со мной старик–депутат не знал, за кого ему подавать свой голос, внимательно всматривался в лица кандидатов. Искал он и А.М. Каледина, но его в то время не было на Круге. В ложе сидела только Мария Петровна.
— Где?- с любопытством спросил старик-депутат. И когда ему указали Марию Петровну, он долгим внимательным взглядом окинул её и уверенно сказал:
— Хорошая, должно, атаманша, будет, — и попросил написать на избирательной записке, что он за генерала Каледина.
«Атаманшу так же любили, как любили и боготворили атамана, любили даже те, кто холоден был к атаману и в ком нельзя было заподозрить наличие сентиментальных чувств или восторженного пиетета ex officio (по должности).
А такой любовью дарили тогда не многих…
У Марии Петровны Калединой было какое–то особенное отношение к человеку; это отношение всегда было проникнуто сердечностью и изумительной заботливостью.
Когда А.М. Каледин был начальником Новочеркасского казачьего училища, она имела обыкновение приглашать к обеденному столу каждый день дежурного по училищу офицера, причём всегда меню было составлено так, что обязательно включало в себя любимое блюдо обедавшего офицера.
Она знала гастрономические привычки всех офицеров училища. Это, конечно, мелочь, но разве она не характерна и разве она так часто встречается в мире людских взаимоотношений».
Андрей Пустоваров
Супер-Модератор
В августе 1916 года Алексей Максимович, вспоминая о двадцать первой годовщине их свадьбы, написал супруге: «Мы прожили несомненно больше, чем нам осталось впереди нашей общей жизни. Бог даст, у нас ещё будет несколько лет. Будем бодры и не будем печаловаться, что лет этих, увы, увы, немного».
Алексей Максимович лишь слегка ошибся в своём трагическом прогнозе. Супругам Калединым оставалось провести вместе чуть меньше полутора лет, точнее 530 дней. Без Алексея Максимовича Мария Петровна проживёт почти столько же – 558 дней и скончается за пять дней до двадцать четвёртой годовщины свадьбы. Какое фатальное совпадение…
«Обладая жизнерадостностью и подвижным характером, острым тонким умом и быстрой решительностью, т.е. как раз теми качествами, которых не было у А.М. Каледина, она являлась для него чем-то вроде музы вдохновительности, придававшей ему весёлости там, где он бывал слишком грустен, решимости в моменты колебаний, подъёма и веры во время упадка энергии и надежды.
— Вы знаете, — рассказывала она, — Алексей Максимович в молодости страшно курил; папироса не выходила у него изо рта. Я не люблю, когда люди курят – это признак слабости воли, однако, я ему не показывала вида, что мне это не нравится. Но однажды, накануне моих именин, он спросил у меня:
— Marie, какой бы ты хотела получить от меня завтра подарок?
Он в это время курил. Я посмотрела на него и сказала:
— Я бы хотела, чтоб ты бросил курить. Это будет для меня самый большой подарок.
— Знаете, — продолжала Мария Петровна, — он задумался, докурил папироску и, когда потушил её, сказал мне:
— Marie, это последняя папироса, которую я курю.
С тех пор он никогда больше не курил. Вот какая у него была сила воли.
Из воспоминаний Е.Д. Богаевской, супруги Митрофана Петровича Богаевского, помощника донского войскового атамана о событиях декабря 1917 — января 1918 гг.
«События как в калейдоскопе. Каждый день – кто-нибудь с севера, нужно приютить поначалу. И вот ночуют, и у Калединых и у нас. Идут расспросы, рассказы, бесконечные разговоры… На душе мрачно.
(…) Мария Петровна живёт в постоянной тревоге. «Алексей Максимович почти совсем не спит, стал страшно нервным…». Помню, приходит ко мне однажды утром испуганная и подавленная: «Я видела сегодня такой страшный сон… Два жеребца бились, один чёрный, другой белый… Страшная была схватка, и чёрный убил белого. Так страшно было…».
29 января 1918 года.
Наконец, наступил роковой день (…) стали прибывать члены Правительства, Круга, должностные лица. Началось заседание. Мария Петровна спустилась ко мне. «Алексей Максимович распорядился, чтобы Маша (горничная) собрала для меня вещи. А для тебя, спрашиваю я его. А мне — потом, главное, чтобы ты была готова. Что же это такое, Елизавета Дмитриевна? Вскоре кто-то пришёл к Марии Петровне, её вызвали, и она ушла в свою гостиную.
А дальше страшное развернулось быстро и неожиданно. Прошло собрание Правительства, на котором А.М. торопил всех подавать в отставку. Должна была произойти передача власти городу. Члены правительства стали расходиться. Митрофан Петрович заглянул домой, попросил чистый носовой платок и не успел ничего сказать, как послышался крик Г.П. Янова у двери:
«Митрофан Петрович, Алексей Максимович застрелился!..».
Мы бросились наверх, вбежали через кабинет в комнату, в которой жил брат Алексея Максимовича.
На кровати лежал Алексей Максимович, уже мёртвый. Голова немного свесилась на правую сторону, слегка приоткрытый рот. Левая рука на груди, правая вытянулась, уронив револьвер.
Митрофан Петрович сложил руки на груди, поправил голову на подушке, обратился ко мне: «Сложи платок и подвяжи подбородок…». Я машинально повиновалась. Он осмотрел ранку в сердце, осмотрел матрац… Пробит насквозь… Полез под кровать, нашёл пулю…
В это время распахнулась дверь и вбежала Мария Петровна с криком:
— Alexis Alexis quе est-ce que tu a fait? (Что ты сделал?)».
«Ведь только один раз она осудила мужа. И было это 29 января, когда застрелился атаман.
— Он подошёл к двери в гостиную, где я сидела с гостьей, посмотрел на меня и, не сказав ни слова, ушёл к себе. А затем грянул выстрел. Почему он мне не сказал?!
Значит и признание такое вынесла бы. Как несла крест предчувствия конца мужа. Она догадывалась об этом по частым и усиленным заботам о её судьбе Алексея Максимовича и по его редким обмолвкам».
После смерти супруга Мария Петровна осталась одна. Супруги Богаевские сразу покинули Атаманский дворец и даже не присутствовали на отпевании и похоронах Алексея Максимовича. Как вспоминал И. Поляков, бывший член Войскового Правительства: «Когда я поздно вечером пошёл во дворец навестить вдову атамана, я застал её около гроба совершенно одну».
На ночь гроб с телом атамана перенесли в домовую церковь. Почётный караул, две монашки, по очереди читающие кафизмы. А в тёмных комнатах дворца оглушающая тишина и пустота…
И дальше, за окнами настороженный, затаившийся «град обреченный».
«Как всю жизнь, Мария Петровна Каледина была при нём. Не покидала его и мёртвого, пока не отняла его у неё земля».
Позже тело Атамана было доставлено в Вознесенский собор, и, казалось, весь Новочеркасск пришёл проститься с Алексеем Максимовичем. Многие казаки — старые и молодые не могли сдержать слёз. Но были и такие, кто пришёл поглазеть на чужое горе. Замечательный по композиции фотоснимок, выхватил фрагмент другой стороны этого прощания.
«Бабы в кацавейках глазели на атаманшу, повергнутую в печаль, и беспощадными, злыми глазами впивались то в лицо мёртвого, то в атаманшу.
Неведомый офицер зафиксировал аппаратом Каледина в гробу, у гроба М.П. Каледину и те страшные лица баб, что были у гроба».
На следующий день траурная процессия вышла из собора и направилась к старому городскому кладбищу.
«Печальный кортеж под звуки похоронного марша, в сопровождении многотысячной толпы, тихо и торжественно направился по Платовскому проспекту.
Впереди катафалка торжественно на плаще несли два генерала атаманскую булаву, затем на подушке несли регалии покойного (…) В глубоком трауре, с поникшей головой шла за гробом покойного супруга М.П. Каледина».
Спустя всего полтора года по этим же улицам, только залитым ярким августовским солнцем медленно проедет белоснежный катафалк. В гробу, усыпанном цветами, будет лежать атаманша Каледина. Она повторит этот путь, чтобы навсегда упокоиться рядом с мужем.
Алексей Максимович был похоронен возле Дмитриевской церкви, рядом с правым входом.
«На кладбище среди павших бойцов за свободу казачества, которых Каледин так недавно провожал, иногда в одиночестве, в пасмурные январские утра, нашёл он своё последнее «успокоение» от жизненных невзгод и волнений. Долго стояла, не расходясь, опечаленная публика у свежей могилы, сплошь покрытой венками, в надписях которых сказалась вся печаль поднесших этот печальный дар своему любимому герою – атаману. Свыше тридцати венков было возложено (…) от различных учреждений города Новочеркасска, Ростова, станиц Новочеркасской, Аксайской и других с трогательными надписями».
Из воспоминаний Е.Д. Богаевской:
«Сразу после похорон, вдова брата Митрофана Петровича, Петра Петровича, отвела Марию Петровну к себе, а потом, сговорившись с игуменьей монастыря на Крещенском спуске16, устроила её туда, где она скрывалась под видом монахини в тот период, покуда Новочеркасск находился в руках большевиков».
«Когда Новочеркасск освободили (…), началась наша жизнь трех вдов. Мария Петровна стала прихварывать, а мы две, помоложе, ушли в работу».
Алексей Максимович лишь слегка ошибся в своём трагическом прогнозе. Супругам Калединым оставалось провести вместе чуть меньше полутора лет, точнее 530 дней. Без Алексея Максимовича Мария Петровна проживёт почти столько же – 558 дней и скончается за пять дней до двадцать четвёртой годовщины свадьбы. Какое фатальное совпадение…
«Обладая жизнерадостностью и подвижным характером, острым тонким умом и быстрой решительностью, т.е. как раз теми качествами, которых не было у А.М. Каледина, она являлась для него чем-то вроде музы вдохновительности, придававшей ему весёлости там, где он бывал слишком грустен, решимости в моменты колебаний, подъёма и веры во время упадка энергии и надежды.
— Вы знаете, — рассказывала она, — Алексей Максимович в молодости страшно курил; папироса не выходила у него изо рта. Я не люблю, когда люди курят – это признак слабости воли, однако, я ему не показывала вида, что мне это не нравится. Но однажды, накануне моих именин, он спросил у меня:
— Marie, какой бы ты хотела получить от меня завтра подарок?
Он в это время курил. Я посмотрела на него и сказала:
— Я бы хотела, чтоб ты бросил курить. Это будет для меня самый большой подарок.
— Знаете, — продолжала Мария Петровна, — он задумался, докурил папироску и, когда потушил её, сказал мне:
— Marie, это последняя папироса, которую я курю.
С тех пор он никогда больше не курил. Вот какая у него была сила воли.
Из воспоминаний Е.Д. Богаевской, супруги Митрофана Петровича Богаевского, помощника донского войскового атамана о событиях декабря 1917 — января 1918 гг.
«События как в калейдоскопе. Каждый день – кто-нибудь с севера, нужно приютить поначалу. И вот ночуют, и у Калединых и у нас. Идут расспросы, рассказы, бесконечные разговоры… На душе мрачно.
(…) Мария Петровна живёт в постоянной тревоге. «Алексей Максимович почти совсем не спит, стал страшно нервным…». Помню, приходит ко мне однажды утром испуганная и подавленная: «Я видела сегодня такой страшный сон… Два жеребца бились, один чёрный, другой белый… Страшная была схватка, и чёрный убил белого. Так страшно было…».
29 января 1918 года.
Наконец, наступил роковой день (…) стали прибывать члены Правительства, Круга, должностные лица. Началось заседание. Мария Петровна спустилась ко мне. «Алексей Максимович распорядился, чтобы Маша (горничная) собрала для меня вещи. А для тебя, спрашиваю я его. А мне — потом, главное, чтобы ты была готова. Что же это такое, Елизавета Дмитриевна? Вскоре кто-то пришёл к Марии Петровне, её вызвали, и она ушла в свою гостиную.
А дальше страшное развернулось быстро и неожиданно. Прошло собрание Правительства, на котором А.М. торопил всех подавать в отставку. Должна была произойти передача власти городу. Члены правительства стали расходиться. Митрофан Петрович заглянул домой, попросил чистый носовой платок и не успел ничего сказать, как послышался крик Г.П. Янова у двери:
«Митрофан Петрович, Алексей Максимович застрелился!..».
Мы бросились наверх, вбежали через кабинет в комнату, в которой жил брат Алексея Максимовича.
На кровати лежал Алексей Максимович, уже мёртвый. Голова немного свесилась на правую сторону, слегка приоткрытый рот. Левая рука на груди, правая вытянулась, уронив револьвер.
Митрофан Петрович сложил руки на груди, поправил голову на подушке, обратился ко мне: «Сложи платок и подвяжи подбородок…». Я машинально повиновалась. Он осмотрел ранку в сердце, осмотрел матрац… Пробит насквозь… Полез под кровать, нашёл пулю…
В это время распахнулась дверь и вбежала Мария Петровна с криком:
— Alexis Alexis quе est-ce que tu a fait? (Что ты сделал?)».
«Ведь только один раз она осудила мужа. И было это 29 января, когда застрелился атаман.
— Он подошёл к двери в гостиную, где я сидела с гостьей, посмотрел на меня и, не сказав ни слова, ушёл к себе. А затем грянул выстрел. Почему он мне не сказал?!
Значит и признание такое вынесла бы. Как несла крест предчувствия конца мужа. Она догадывалась об этом по частым и усиленным заботам о её судьбе Алексея Максимовича и по его редким обмолвкам».
После смерти супруга Мария Петровна осталась одна. Супруги Богаевские сразу покинули Атаманский дворец и даже не присутствовали на отпевании и похоронах Алексея Максимовича. Как вспоминал И. Поляков, бывший член Войскового Правительства: «Когда я поздно вечером пошёл во дворец навестить вдову атамана, я застал её около гроба совершенно одну».
На ночь гроб с телом атамана перенесли в домовую церковь. Почётный караул, две монашки, по очереди читающие кафизмы. А в тёмных комнатах дворца оглушающая тишина и пустота…
И дальше, за окнами настороженный, затаившийся «град обреченный».
«Как всю жизнь, Мария Петровна Каледина была при нём. Не покидала его и мёртвого, пока не отняла его у неё земля».
Позже тело Атамана было доставлено в Вознесенский собор, и, казалось, весь Новочеркасск пришёл проститься с Алексеем Максимовичем. Многие казаки — старые и молодые не могли сдержать слёз. Но были и такие, кто пришёл поглазеть на чужое горе. Замечательный по композиции фотоснимок, выхватил фрагмент другой стороны этого прощания.
«Бабы в кацавейках глазели на атаманшу, повергнутую в печаль, и беспощадными, злыми глазами впивались то в лицо мёртвого, то в атаманшу.
Неведомый офицер зафиксировал аппаратом Каледина в гробу, у гроба М.П. Каледину и те страшные лица баб, что были у гроба».
На следующий день траурная процессия вышла из собора и направилась к старому городскому кладбищу.
«Печальный кортеж под звуки похоронного марша, в сопровождении многотысячной толпы, тихо и торжественно направился по Платовскому проспекту.
Впереди катафалка торжественно на плаще несли два генерала атаманскую булаву, затем на подушке несли регалии покойного (…) В глубоком трауре, с поникшей головой шла за гробом покойного супруга М.П. Каледина».
Спустя всего полтора года по этим же улицам, только залитым ярким августовским солнцем медленно проедет белоснежный катафалк. В гробу, усыпанном цветами, будет лежать атаманша Каледина. Она повторит этот путь, чтобы навсегда упокоиться рядом с мужем.
Алексей Максимович был похоронен возле Дмитриевской церкви, рядом с правым входом.
«На кладбище среди павших бойцов за свободу казачества, которых Каледин так недавно провожал, иногда в одиночестве, в пасмурные январские утра, нашёл он своё последнее «успокоение» от жизненных невзгод и волнений. Долго стояла, не расходясь, опечаленная публика у свежей могилы, сплошь покрытой венками, в надписях которых сказалась вся печаль поднесших этот печальный дар своему любимому герою – атаману. Свыше тридцати венков было возложено (…) от различных учреждений города Новочеркасска, Ростова, станиц Новочеркасской, Аксайской и других с трогательными надписями».
Из воспоминаний Е.Д. Богаевской:
«Сразу после похорон, вдова брата Митрофана Петровича, Петра Петровича, отвела Марию Петровну к себе, а потом, сговорившись с игуменьей монастыря на Крещенском спуске16, устроила её туда, где она скрывалась под видом монахини в тот период, покуда Новочеркасск находился в руках большевиков».
«Когда Новочеркасск освободили (…), началась наша жизнь трех вдов. Мария Петровна стала прихварывать, а мы две, помоложе, ушли в работу».
Ветеран
Местный
Напрасно он так... самоубийство это большой грех, даже не говоря об эгоизме такого шага. Впрочем, число верующих христиан в начале ХХ века в России неудержимо сокращалось.
Неприлично христианину настолько зависеть от земной суеты и временных явлений вроде "родины", "армии", "долга", "чести" и проч. Вот император Николай Второй был истинным христианином и отказался от величайшей на земле власти так, "словно командование эскадроном сдал" по словам современников. Этого многие не могли простить бывшему царю, а оценила его только Церковь.
Неприлично христианину настолько зависеть от земной суеты и временных явлений вроде "родины", "армии", "долга", "чести" и проч. Вот император Николай Второй был истинным христианином и отказался от величайшей на земле власти так, "словно командование эскадроном сдал" по словам современников. Этого многие не могли простить бывшему царю, а оценила его только Церковь.
Андрей Пустоваров
Супер-Модератор
Из книги Андрея Кручинина "Белое движение"
В исторической литературе существует много объяснений и интерпретаций последнего поступка Каледина: от проявления слабости, малодушия, отчаяния – до трезвого, хотя и страшного в выборе средства, расчета. Слишком велик был соблазн превратить «калединский выстрел» в «калединский сполох» – сигнал тревоги, гневный и горький упрек казачеству, после которого якобы началось отрезвление и возвращение Дона на путь борьбы с большевизмом. Следует, однако, сказать, что последнее вовсе не соответствует истине – вступивший в исполнение обязанностей Войскового Атамана генерал Назаров за две недели своего атаманства испил ту же горькую чашу, что и его предшественник, был брошен отказавшимися от борьбы казаками на произвол судьбы, мужественно дождался прихода в Новочеркасск предводимых Голубовым войск Донского Ревкома и был убит по приказанию Подтелкова. Тем не менее какой-то глубинный смысл в самоубийстве Алексея Максимовича, очевидно, все-таки был, раз советские «историки» вскоре пошли на беспрецедентный даже для них шаг, опубликовав фальшивое «предсмертное письмо Каледина».
Фальшивка, впрочем, вышла неудачной. Ее авторам не удалось ни придумать правдоподобных обстоятельств «находки» – «письмо» не могло пролежать «в кабинете Каледина», как они утверждали, две недели, оставшись неизвестным сотрудникам покойного Атамана (если Богаевский подобрал как реликвию даже пулю, пробившую сердце Алексея Максимовича), – ни имитировать стиль (начиная с совершенно невозможного обращения «многоуважаемый генерал Алексеев»[33]), ни хотя бы сделать содержание сколько-нибудь осмысленным. Неизвестный фальсификатор вообще сначала явно «писал» не Алексееву, а Корнилову («вы, с вашим горячим темпераментом и боевой отвагой, смело взялись за свое дело…», «вы отчаянно и мужественно сражались…», намек на казачье происхождение «адресата»), и лишь по окончании работы «адресат» почему-то был заменен. Фальшиво звучит и «просьба» – «отказаться от мысли разбить большевиков по всей России. Казачеству необходимы вольность и спокойствие; избавьте Тихий Дон от змей (?! – А. К.), но дальше не ведите на бойню моих милых казаков», – тем более, что на самом деле Каледин, как мы видели, был как раз сторонником координации действий и широкого фронта борьбы с большевизмом. Автор подделки, приписывая генералу моральную капитуляцию, вольно или невольно стремился прежде всего унизить своего мертвого врага, подменяя его величественный образ – жалкой плаксивой фигуркой. И доказательством того, что подлинное значение личности Каледина и глубина его трагедии остаются до сих пор непонятыми, служит «использование» современными авторами этой фальшивки, кочующей из публикации в публикацию, несмотря на многочисленные и очевидные несообразности.
Но вернемся в день 29 января 1918 года, чтобы вновь обратиться к трагедии «калединского выстрела». Как представляется, Алексей Максимович не мог не сложить с себя атаманства, коль скоро весь Дон отказывался сражаться за свою свободу. В то же время формальная отставка ничего не значила для наступающего врага, в чьих глазах генерал Каледин при любых условиях оставался Атаманом, – и уйти в степи с Добровольческой Армией или донскими партизанами ему тоже было нельзя. Но понимали это немногие – сам Каледин, генерал Назаров, полковник Сидорин, – большинство же тех, кто еще оставался верен идее борьбы, склонялось к мысли об аресте и насильственном увозе генерала; разумеется, всеми силами души сочувствовала этому и М. П. Каледина, последние месяцы жившая в страшном внутреннем напряжении и тревоге за судьбу мужа (она пережила его не более чем на полтора года). И Алексей Максимович не нашел другого выхода, чем выстрел в свое измученное сердце.
И тогда, и впоследствии, уже в эмиграции, о Каледине было написано немало. Однако, обращаясь к существующей литературе, останавливаешься на том, что в ней сложился облик человека высоких нравственных качеств, страдающего при виде трагедии Отечества, но… помимо воли авторов предстающего пассивным, бездеятельным, скорее символом, чем участником борьбы. И, не подвергая сомнению моральных оценок личности Атамана, как мы уже видели, действительно отличавшегося редкой чистотой и благородством и, быть может, именно поэтому пришедшего в конце жизни к такой страшной развязке, – нельзя не отметить, что при внимательном чтении из мемуаров и документов перед нами встает и волевой, твердо идущий к цели, вникающий в мельчайшие детали военных действий боевой генерал, чьи черты органично дополняют уже известное нам и лучшим памятником которому действительно стали не камень или бронза, а лихие рейды конных полков, носивших его славное имя. А одной из лучших эпитафий ему стали слова Протопресвитера Добровольческой Армии отца Георгия Шавельского, сказавшего в годовщину «калединского выстрела», когда еще жива была надежда на спасение России:
«Верится, что трагическая смерть Алексея Максимовича, после его великолепной, полной благородного труда, высоких порывов и святого подвига жизни заставила очнуться многие обезумевшие казачьи умы, понять глубину народного падения и горя и загореться от огня той любви к Родине, которою жил и дышал почивший Алексей Максимович.
И тогда принесенная Алексеем Максимовичем жертва собственной жизнью, несомненно, послужила одним из камней, на которых начала воссозидаться развалившаяся русская государственная жизнь.
Наш долг – вечно носить в душе образ этого русского героя-мученика, после сверхчеловеческих страданий за Родину пришедшего к роковому концу, и молиться Господу, да спасет и помилует Он его в вечном Царствии Своем».
Ветеран
Местный
Ни к чему самоубийство Каледина не привело, кроме преждевременной смерти его жены и усиления всеобщей смуты.
К сожалению, сути русского народа все вожди белого движения не знали и не понимали, в отличие от Ленина.
К сожалению, сути русского народа все вожди белого движения не знали и не понимали, в отличие от Ленина.
Ветеран
Местный
Предположу, в те времена было модным носить "частные" медали, а не "официальные". Так, офицеры заказывали себе полковые и училищные знаки, отличающиеся от "ширпотребных", заказывали необычные шашки, навязывали неположенные темляки, на фуражки прикрепляли более крупные кокарды и т.п.
Отсюда и множество орденов "некапитульного исполнения". Мода на "черные" плоские кресты должна была остаться в 19 веке, а она дожила до ПМВ. Этому тоже есть объяснение.
Андрей Пустоваров
Супер-Модератор
На мой взгляд Николай был очень ограниченным, скучным человеком. Вывод такой делаю читая его дневник. К примеру
17-го июля 1914 года. Четверг.
Утром было поспокойнее в смысле занятий; принял Мамáнтова, Боткина из Лиссабона и командира Каспийского полка Искрицкого. После завтрака у меня были Сазонов и Татищев. Погулял один. Погода была теплая. В 6 час. принял гр. фредерикса с Воейковым, затем Нилова. Выкупался с наслаждением в море. Обедала Ольга и с нею провели вечер.
Это какая то ерунда скучающего человека... Погулял один, погода теплая, выкупался в море, провели вечер. Человек писал - хозяин земли русской, а бросил все как ненужный хлам. Нк нельзя же быть императором державы, но не видеть дальше эскадрона.
Андрей Пустоваров
Супер-Модератор
„Никто не повинен в том, если родился рабом, но раб, который не только чуждается стремления к своей свободе, но приукрашивает и оправдывает своё рабство, есть внушающий законное чувство негодования, презрения и омерзения холуй и хам.“
Ветеран
Местный
Царь был очень неглуп и ясно представлял себе, что он не Александр Македонский и не Карл Великий. Но, промыслом Божьим, на него была возложена огромная власть и ответственность, уклониться от которой он был не вправе. Николай Второй самым добросовестнейшим образом исполнял все свои должностные обязанности, которые были куда тяжелей, чем сегодня у любого президента. Тому есть масса примеров. Его дневник не предназначался для государственных размышлений и записей афоризмов, это просто скупые записи для памяти. Самое ценное, что у царя было, это краткие часы общения с семьей. За более чем 20 лет царствования он устал от власти и очень тяготился ею, но не имел права отказаться от выполнения этого долга. Конечно, это сказалось и на той легкости, с которой он отрекся от престола: ведь он был уверен, что сможет жить с семьей в Ливадии, как частное лицо. Он мечтал о такой возможности всегда, но прежде это было совершенно невозможно. Для него это был непростой выбор, но ведь к нему обратились все родственники и практически все командующие фронтами, включая начальника его штаба. По сути, это была коллективная измена армии и властей империи во время войны. Чего же удивляться, что царь не счел нужным продолжать сотрудничество и не стал навязывать свою волю изменникам и предателям?
Ветеран
Местный
Ильич, как всегда, безапелляционен. Стремление к свободе вполне возможно и для хама-холуя, уж Ленину ли этого не знать?
А рабы бывают разные: https://azbyka.ru/days/sv-ioann-russkij