фраза дня

Пролистывая списки других Пашковых, оставивших след в истории и на страницах энциклопедий, встретил харьковчанина, поэтому не смог пройти мимо.

Пашков, Виталий Кузьмич (1824—1885) — харьковский писатель, правнук д.с.с. Ивана Дмитриевича Пашкова.

Виталий Пашков родился 18 февраля 1824 года в Обоянском уезде Курской губернии, где после ранения поселился временно его отец — отставной майор Кузьма Васильевич Пашков. Через два или три года после рождения мальчика семейство Пашковых переселилось в родовое своё имение, в Изюмский уезд Харьковской губернии, где он вырос и получил домашнее воспитание. Каково было детство Пашкова, об этом он рассказывает сам в своих «Воспоминаниях». Из впечатлений детства он вынес любовь к природе и страсть к охоте; от тех же впечатлений, быть может, сохранилась в нём душевная чистота, расположение к людям и доброта — качества, которыми отличался и всегда привлекал к себе людей. Смолоду полюбил он также музыку, обзавелся скрипкой и, по мнению товарищей, был недурным исполнителем и страстным поклонником Вьетана.

Выросши в зажиточной семье, не чуждой образования и умственных интересов, но не получив правильной школьной подготовки в детстве, Пашков восполнил этот пробел, как только представился случай: он стал готовиться к поступлению в Харьковский университет, куда и поступил успешно сдав экзамены.

Службу свою В. К. Пашков начал в городе Харькове в местной Палате гражданского суда, куда поступил 23 декабря 1847 года; здесь он пробыл полтора года; затем около двух лет прожил в Санкт-Петербурге, состоя канцелярским чиновником Палаты уголовного суда (с 11 апреля 1852 года), а в 1854 угоду волился от службы и снова переехал в город Харьков, где около двух лет прослужил в Конторе Государственного коммерческого банка.

В 1856 году Виталий Кузьмич Пашков окончательно оставил службу, поселился в своей деревне, женился и стал заниматься хозяйством. Впоследствии, когда дети подросли и потребовалось дать им образование, а доходы с имения не увеличивались, он продал свою «батькивщину», купил на вырученные деньги в Харькове дом и жил здесь с семьей; ограниченный кружок знакомых, заботы о воспитании детей, занятия музыкой и литературой наполняли с тех пор его жизнь. Ближайшими друзьями Пашкова в это время были:
бывший предводитель дворянства Зеньковского уезда (Полтавской губернии), товарищ по Нежинскому лицею Н. В. Гоголя, — Т. Г. Пащенко и известный харьковский поэт Я. И. Щоголев;
их соединяла общая страсть — любовь к музыке: Т. Г. Пащенко, подобно Пашкову, играл на скрипке, а у Щоголева все дети получили прекрасное музыкальное образование и артистически играли на скрипке (сын) и арфе (дочь). Пашков имел небольшой репертуар давно разученных пьес, которые постоянно и играл.

Он был чужд какой бы то ни было общественной деятельности: его не занимали ни сословные собрания, ни служба, ни борьба партий; это была жизнь однообразная, без всяких выдающихся событий, ровная, спокойная и независимая. На горькие события общественной жизни он смотрел, как на временное зло, представляя себе будущее в розовом свете, и был оптимистом в полном смысле этого слова: перенося лично и зачастую суровые невзгоды судьбы, он редко жаловался на них. Современники отмечают, что Пашков обладал отличной памятью и был интереснейшим собеседником.

Пашков был образцовым семьянином и особенные надежды возлагал он на старшего сына Евгения, который был уже на втором курсе в университете (21 года), и вдруг Евгений застрелился. Кончина этого юноши была скорбным, роковым часом для отца и повлияла самым удручающим образом на его душевное состояние: в церкви на похоронах он был очень странен; в таком же угнетенном настроении находился он и в следующие дни: начал просить, чтобы связали ему руки, говоря, что неодолимая сила влечет его к самоубийству. Отчаяние его было так велико, что 9 октября 1885 года, через две недели по смерти сына, Виталий Кузьмич Пашков тайно ушёл из дому, купил револьвер, выехал за город и тоже застрелился.

В. К. Пашков усердно занимался литературой: ему принадлежит целый ряд небольших рассказов, почти исключительно из старинного местного харьковского быта. Хотя он и не был по происхождению малороссом, но, живя с трехлетнего возраста на лоне украинской природы, в живописном Изюмском уезде, где протекал Донец и находились знаменитые Святые горы, среди малороссиян — крестьян и помещиков, он прекрасно изучил местный стародавний быт и его особенности, а обширная память помогла ему по истечении многих лет восстановить былое. Статьи В. К. Пашкова печатались большей частью в местных газетах.

Среди всех сочинений Пашкова первое место, несомненно, принадлежит воспоминаниям его о прошлом Харьковского края, о Харьковском университете, о городах Харькове, Чугуеве, Славянске и Святых горах в сороковых годах XIX века; в них заключается весьма ценный материал для местной истории. Одна рукопись — «Воспоминания о Харьковском уезде» — затерялась в редакции журнала «Киевская старина» при редакторе Лашкевиче.

pawkov-1.jpgpawkov-2.jpgpawkov-3.jpg


Не только в Украйне, но и во всей России, не много есть таких великолепных местностей, как Святые горы в Изюмском уезде. Эту прелестную местность природа щедро наделила лучшими своими украшениями: высокие, живописные горы, расположившись сплошными кряжами или выступая конусами, покрыты непрерывным сосновым и дубовым лесом на десятки верст; полноводная, глубокая и быстрая река Северный Донец извивается у подножия гор и питает собою необозримое растительное царство, раскинувшееся роскошным зеленым ковром по обеим сторонам берегов; чистый, здоровый воздух, больших хищных и разных мелких птиц и разнообразных насекомых населяют искони эти вековые леса и горы на огромном пространстве. Дремучие святогорские леса (Маяцкая засека), которые тянутся по берегам Северного Донца на сотни верст.

1884 год. Воспоминания о Святых Горах (В. К. Пашков)​

 
У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет её как может.

Жан-Поль Сартр
 
Сейчас я настолько занят, что те редкие случаи, когда удается спокойно почитать, для меня – высшая форма счастья, интенсивнее любых других ощущений. Когда несколько лет назад я расстался с важным для меня человеком, единственное, что я мог делать, – это читать. Я собрал стопку книг, и, погружаясь в них, забывал обо всем, что творится вокруг меня и внутри меня. Миры, созданные Джонатаном Мидесом, Уильямом Бойдом, Жозе Сарамаго, Джоном Бакеном, Аластером Ридом, Джоном Кеннеди Тулом и другими, спасали меня от моих собственных мыслей, отодвигая их на задний план, где они перерабатывались, не причиняя при этом мне душевной боли. Я сложил у себя на письменном столе настоящую стену из книг. По мере прочтения стена становилась все ниже и ниже и наконец совсем исчезла.

Шон Байтелл​

Дневник книготорговца​


Книги никого не спасли, никого не удержали. Неправда это, что человек читавший Диккенса не убьет другого человека.

Александр Генис
 
Те, кто надеется найти источник высших психических процессов внутри индивидуума, впадают в ту же ошибку, что и обезьяна, пытающаяся обнаружить свое отражение в зеркале позади стекла.

Л.С. Выготский
 
Люди вообще не знают, что такое ум, они вместо этого изучают то мозг, то психику, то любовные письма Фрейда к Эйнштейну. А ученые всерьез думают, что ум возникает от того, что в мозгу происходят химические и электрические процессы. Это все равно, что считать телевизор причиной идущего по нему фильма.

Виктор Пелевин "Священная книга оборотня"
 
В этой жизни помереть не трудно.
Сделать жизнь значительно трудней.



Владимир Маяковский
 

„… чисто русский феномен, который можно было бы назвать внутренней эмиграцией“


Виктор Пелевин
 

Марина Бородицкая — Прогульщик и прогульщица​


Прогульщик и прогульщица
Прогуливали день:
Брели вдвоём сквозь белый свет
И голубую тень,

По самой лучшей из дорог
Испытанной и старой,
И проходили за урок
По полтора бульвара.

Прогульщик и прогульщица
Расстаться не могли.
Когда бульвары кончились,
Они в музей зашли.

Повесив куртки на крючки,
В египетском отделе
В пластмассовые номерки
Друг дружке пальцы вдели.
 
-Десять лет, -говорила бабушка, -десять лет,
отдала бы из жизни, чтоб только в гимназию взяли!
Дело было в "еврейской квоте", известный сюжет,
три процента, не больше, - но бабушку записали.

Белокурая барышня, точеная миниатюра,
гимназисты так и валялись от стрел Амура
к этим детским туфелькам, обещая сдуру
в её честь по-рыцарски всех перебить жидов...

Иногда мне кажется, революционеры
были частью плана, чтоб выбился дед в инженеры,
а бабуля, мечту исполнив, стала врачом.

И счастливые три процента флажком удачи
трепыхались над нами, в карманах звенели сдачей,
и в глазах её золотистых - тогда, на даче -
врочем, я уже выросла, и это здесь ни при чём.

Я не знаю, куда улетел тот девчачий обет
и потребовал ли кредитор возвращения долга.
Просто скорая к бабушке ехала слишком долго,
и потом еще десять лет горевал о ней дед.


Марина Бородицкая​

 
Ты можешь убежать от обстоятельств и людей, но ты никогда не убежишь от своих мыслей и чувств.

Эрих Ремарк.

„А время — оно не лечит. Оно не заштопывает раны, оно просто закрывает их сверху марлевой повязкой новых впечатлений, новых ощущений, жизненного опыта. И иногда, зацепившись за что-то, эта повязка слетает, и свежий воздух попадает в рану, даря ей новую боль… и новую жизнь… Время — плохой доктор. Заставляет забыть о боли старых ран, нанося все новые и новые… Так и ползем по жизни, как ее израненные солдаты… И с каждым годом на душе все растет и растет количество плохо наложенных повязок…“

Эрих Мария Ремарк
 
О войне

"Никто не мог предсказать, что война продлится четыре года – ни военачальники, ни офицеры, ни рядовые. Если бы мне сказали, когда я добивался зачисления в армию: "Ты вернешься, если выживешь через четыре года", я бы не поверил или не стал бы записываться в народное ополчение.

Рассказывать про это в литературе после войны было стыдно. И цензура не разрешала. Цензура глушила это разочарование. Эта часть истории Великой Отечественной войны почти не была раскрыта. Не давали о ней рассказывать. Были какие-то две вещи в журналах про отступление, случайно проскочили, и больше ничего.

Эта война отличается тем, что она сопровождалась сознательной ложью. Ложь считалась – как теперь выяснилось – необходимостью от разочарования, огорчения. Почему? Мы чувствовали, что потери войны – гораздо больше. Но, мне кажется, сейчас наступил момент, когда можно говорить достаточно откровенно, не боясь никого огорчить: ни народ, ни начальников. Эта цифра требует другого подхода, другого осмысления".

Даниил Гранин (Новая Газета, май 2017)
 
Подлость стала подвигом, мерзость — литературой, слушать телевизор во время еды невозможно — наступает пищевое отравление. В газеты пишут девочки без штанов. Палачи пудрятся, рассказывают о своем трудном детстве. Идиоты комментируют политику. Барахло кричит: «Мы лучшие!» Дерьмо кричит: «Мы первые!»
Курсы кройки и шитья называются «Академией». Кружок умственно отсталых — «Всемирным Университетом».
Тенора заговорили своим голосом. Расстояние между голосом и мозгами оказалось огромным.
То есть рейтинг стал посланием тупых тупым.

Жванецкий, кажется 2002 год
 
Открыв антологию религиозных текстов, я сразу напал на такое изречение Будды: «Ни один предмет не стоит того, чтобы его желать». Я тотчас же закрыл книгу, ибо что еще читать после этого?

Эмиль Мишель Чоран (1911–1995) — румынский и французский мыслитель-эссеист
 
Уметь выносить одиночество и получать от него удовольствие — великий дар.

Джордж Бернард Шоу
 
«Тайна наших несчастий в том, – писал Бернард Шоу, – что у нас слишком много досуга для того, чтобы размышлять о том, счастливы мы или нет».
Несчастным или счастливым человека делают только его мысли, а не внешние обстоятельства. Управляя своими мыслями, он управляет своим счастьем.

Фридрих Вильгельм Ницше
 
Человеком я стал благодаря природе, а французом – благодаря случаю.

Шарль Луи Монтескье
 
«Скажи, что ты читаешь, и я скажу, кто ты. Можно составить верное понятие об уме и характере человека, осмотревши его библиотеку» —

Шарль Блан
"Скажи, что ты читаешь, и я скажу, кто ты"-это верно. Но я лучше узнаю тебя, если ты скажешь, что ты перечитываешь.

Франсуа Мориак
 
Сверху