Японцы на Русских
- Автор темы JapanX
- Дата начала
Родился 10 февраля 1867 года в Санкт-Петербурге, происходил из дворян Екатеринославской губернии, сын полковника Дмитрия Александровича Нечволодова. Образование получил во 2-м кадетском корпусе, по окончании которого 1 сентября 1884 года был зачислен в Константиновское военное училище.
Выпущен в 1886 году подпоручиком (со старшинством от 7 августа 1885 года) в 90-й пехотный Онежский полк и далее получил чины поручика (7 августа 1889 года), штабс-капитана (15 марта 1898 года) и капитана (6 мая 1900 года).
Далее Нечволодов служил в Восточно-Сибирских стрелковых полках и принимал участие в кампании против боксёров в Китае и в русско-японской войне. За отличие в 1904 году произведён в подполковники (со старшинством от 5 апреля 1906 года) и 26 февраля того же года награждён золотым оружием с надписью «За храбрость». В конце русско-японской войны числился в 12-м Восточно-Сибирском стрелковом полку, а затем служил в 8-м Восточно-Сибирском стрелковом полку.
3 декабря 1909 года Нечволодов вышел в отставку с производством в полковники и зачислением по пешему ополчению Приморской области, 23 апреля следующего года вернулся на службу с чином подполковника и вновь поступил в 12-й Восточно-Сибирский стрелковый полк. В конце 1913 года произведён в полковники (со старшинством от 6 декабря 1912 года).
К началу Первой мировой войны Нечволодов состоял в 132-м пехотном Бендерском полку, с 20 декабря 1914 года командовал 175-м пехотным Батуринским полком. Высочайшим приказом от 19 мая 1915 года Нечволодов был награждён орденом св. Георгия 4-й степени
« За то, что, командуя сводным полком из частей 33-й пехотной дивизии, блестящей ночной атакой взял с. Ниско, сильно укреплённый неприятельский пункт, падение которого разобщило силы австрийцев и ставило их в невыгодное положение. Наши прежние попытки взять с. Ниско были тщетны. »
21 января 1916 года Нечволодов был назначен командиром 1-го Особого пехотного полка, который был сформирован в составе 1-й Особой пехотной бригады, направлявшейся во Францию. Летом 1916 года эта бригада вошла в состав французской армии и Нечволодов со своим полком сражался с немцами у Оберив. За боевые отличия он 29 сентября 1916 года был произведён в генерал-майоры, а от французского правительства получил орден Почётного легиона и Военный крест.
В конце 1916 года Нечволодов вернулся в Россию и 13 февраля 1917 года был назначен командиром бригады 45-й пехотной дивизии, а 25 мая возглавил бригаду 1-й Особой пехотной дивизии, затем состоял в резерве чинов при штабе Петроградского военного округа.
После Октябрьской революции Нечволодов эмигрировал во Францию, работал таксистом. В 1926 году принимал участие в Российском зарубежном съезде в Париже. Был членом Союза Георгиевских кавалеров, Союза русских офицеров — участников войны на французском фронте и Союза ревнителей памяти императора Николая II.
Известные даты его награждений
Св. Станислава 2-й ст. с мечами (1900)
Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (1901)
Золотое оружие (ВП 26.02.1906)
Св. Анны 2-й ст. с мечами (1906)
Св. Георгия 4-й ст. (ВП 19.05.1915)
за отл. в 132-м пех. Бендерском полку)
Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом (14.03.1916).
Выпущен в 1886 году подпоручиком (со старшинством от 7 августа 1885 года) в 90-й пехотный Онежский полк и далее получил чины поручика (7 августа 1889 года), штабс-капитана (15 марта 1898 года) и капитана (6 мая 1900 года).
Далее Нечволодов служил в Восточно-Сибирских стрелковых полках и принимал участие в кампании против боксёров в Китае и в русско-японской войне. За отличие в 1904 году произведён в подполковники (со старшинством от 5 апреля 1906 года) и 26 февраля того же года награждён золотым оружием с надписью «За храбрость». В конце русско-японской войны числился в 12-м Восточно-Сибирском стрелковом полку, а затем служил в 8-м Восточно-Сибирском стрелковом полку.
3 декабря 1909 года Нечволодов вышел в отставку с производством в полковники и зачислением по пешему ополчению Приморской области, 23 апреля следующего года вернулся на службу с чином подполковника и вновь поступил в 12-й Восточно-Сибирский стрелковый полк. В конце 1913 года произведён в полковники (со старшинством от 6 декабря 1912 года).
К началу Первой мировой войны Нечволодов состоял в 132-м пехотном Бендерском полку, с 20 декабря 1914 года командовал 175-м пехотным Батуринским полком. Высочайшим приказом от 19 мая 1915 года Нечволодов был награждён орденом св. Георгия 4-й степени
« За то, что, командуя сводным полком из частей 33-й пехотной дивизии, блестящей ночной атакой взял с. Ниско, сильно укреплённый неприятельский пункт, падение которого разобщило силы австрийцев и ставило их в невыгодное положение. Наши прежние попытки взять с. Ниско были тщетны. »
21 января 1916 года Нечволодов был назначен командиром 1-го Особого пехотного полка, который был сформирован в составе 1-й Особой пехотной бригады, направлявшейся во Францию. Летом 1916 года эта бригада вошла в состав французской армии и Нечволодов со своим полком сражался с немцами у Оберив. За боевые отличия он 29 сентября 1916 года был произведён в генерал-майоры, а от французского правительства получил орден Почётного легиона и Военный крест.
В конце 1916 года Нечволодов вернулся в Россию и 13 февраля 1917 года был назначен командиром бригады 45-й пехотной дивизии, а 25 мая возглавил бригаду 1-й Особой пехотной дивизии, затем состоял в резерве чинов при штабе Петроградского военного округа.
После Октябрьской революции Нечволодов эмигрировал во Францию, работал таксистом. В 1926 году принимал участие в Российском зарубежном съезде в Париже. Был членом Союза Георгиевских кавалеров, Союза русских офицеров — участников войны на французском фронте и Союза ревнителей памяти императора Николая II.
Известные даты его награждений
Св. Станислава 2-й ст. с мечами (1900)
Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом (1901)
Золотое оружие (ВП 26.02.1906)
Св. Анны 2-й ст. с мечами (1906)
Св. Георгия 4-й ст. (ВП 19.05.1915)
за отл. в 132-м пех. Бендерском полку)
Св. Станислава 3-й ст. с мечами и бантом (14.03.1916).
Забавно, что вики полностью игнорирует наших азиатов
https://ru.wikipedia.org/wiki/Хорват,_Дмитрий_Леонидович
:38:
https://ru.wikipedia.org/wiki/Хорват,_Дмитрий_Леонидович
:38:
Дмитрий Леонидович Хорват родился 25 июля 1859 г. в г. Кременчуге Полтавской губернии в семье военного. Хорваты— служилый дворянский род. Окончив военно-инженерное училище (1878 г.), Хорват в составе лейб-гвардии саперного батальона участвовал в русско-турецкой войне 1877–1878 гг. Затем Дмитрий Леонидович был слушателем Николаевской военно-инженерной академии, по окончании которой в 1885 г. получил направление на строительство Закаспийской железной дороги. Начав с должности десятника, он за десять лет сделал стремительную карьеру: в 1895 г. стал начальником строительства Уссурийской железной дороги. Позже возглавил Среднеазиатскую (Ташкентскую) железную дорогу, а в 1902 г. назначен управляющим строившейся тогда Китайско-Восточной железной дорогой. В этой должности Хорват работал до ноября 1920 года, проявив незаурядные организаторские и административные способности. Фактически все эти годы он был как бы неофициальным наместником России в Маньчжурии. В его ведении находилось не только управление таким колоссальным предприятием, как КВЖД, но и организация всех сторон жизни многотысячного российского населения полосы отчуждения дороги и ее центра — г. Харбина, который при нем превратился в крупнейший железнодорожный промышленный и торговый центр Северо-Восточного Китая. В большинстве работ по истории КВЖД и Харбина, как правило, содержатся весьма высокие оценки административной деятельности Хорвата и его роли в организации всех сторон жизни российской колонии в Маньчжурии.
Революции 1917 г. не могли не сказаться как на жизни российских подданных в Маньчжурии, так и на судьбе самого Хорвата. После Февральской революции генерал был назначен Комиссаром Временного правительства на КВЖД. Как и по всей России, серьезные социальные конфликты возникли и на КВЖД.
Являясь убежденным монархистом, Хорват не принял и не мог принять идей социалистической революции. Попытки установить на КВЖД советскую власть (в частности, деятельность Совета депутатов г. Харбина под руководством М.Н. Рютина — участника будущей антисталинской оппозиции) генерал встретил в штыки. Убедившись, что подавить революционные выступления солдат и рабочих КВЖД собственными силами не удастся, Хорват призвал в декабре 1917 г. китайские войска для охраны дороги от «большевизированных рабочих и солдат». Надо отметить, что этот, как и многие последующие его шаги, неоднозначно оценивается в эмигрантских публикациях. Так, ряд авторов обвиняет Хорвата за обращение к китайским властям, считая, что это нанесло «удар по русскому престижу в Маньчжурии». Другие эмигрантские публицисты объясняют действия генерала патриотическими побуждениями, желанием сохранить работоспособность дороги и защитить русских служащих и население.
В борьбе с революцией Хорват опирался на различные антибольшевистские организации и многочисленные военные формирования. Характеризуя расстановку политических сил на Дальнем Востоке в 1918–1919 гг., эсеровская «Воля России» относила Хорвата и его сторонников к крайне правому крылу, социальной базой которого являлись крупные царские чиновники, богатые домовладельцы и предприниматели. Сам генерал, по мнению одного из его ближайших друзей, чувствовал «органическое отвращение к резким политическим переменам, к так называемым радикальным реформам». В феврале 1918 г. представителями крупной русской буржуазии на Дальнем Востоке был создан Дальневосточный комитет активной защиты родины и Учредительного собрания, при котором Хорват организовал специальный военный отряд. В Маньчжурии появились также сводный пехотный полк полковника Маковкина, конно-егерский полк Враштиля и конный отряд полковника Орлова. Для руководства этими подразделениями был создан штаб российских войск, начальником которого (а позже и Главноначальствующим в полосе отчуждения КВЖД) Хорват назначил генерала от кавалерии М.М. Плешкова.
На эти силы и опирался Хорват во время одного из самых ярких моментов своей жизни: 10 июля 1918 г. на станции Гродеково он провозгласил себя временным «Верховным правителем России». Целью сформированного им правительства было объявлено «восстановление национальной, верховной государственной власти» в стране.
Претензии управляющего дорогой на высшую государственную власть в России также вызвали самые различные оценки в эмигрантских публикациях. Так, авторы, близкие к лагерю Хорвата, объясняют подобные действия генерала — «осторожного и деликатного по натуре» — сильнейшим давлением на него со стороны различных общественных организаций Сибири и Дальнего Востока, а также «советами представителей дружественных держав». Более того, по их мнению, другой кандидатуры, способной возглавить Белое движение, не было ни в Харбине, ни во Владивостоке. Писатель Вл. Максимов, наоборот, утверждает, что Хорват вовсе не претендовал на власть, а был одним из сторонников провозглашения «верховным правителем» Колчака. Н.Лидин считает, что Хорват не только «по складу своего характера, индивидуальным данным не подходил на амплуа вождя», но и к самой белой идее («пока народ болен большевизмом») относился скептически.
Однако с подобными объяснениями мотивов поступков генерала Хорвата согласиться трудно, факты свидетельствуют об обратном. Почти полгода после провозглашения себя «верховным правителем» России Хорват боролся за власть с другими претендентами («Временным правительством автономной Сибири» П.Я. Дербера и Общесибирским (Томским) правительством). Окружение Хорвата организовало широкую кампанию для агитации за кандидатуру управляющего КВЖД. Так, в октябре 1918 г. редактор «Сибирской жизни» А.В. Андрианов устроил пропагандистскую поездку по транссибирской магистрали особой делегации дальневосточных «несоциалистических партий» в поддержку Хорвата.
Борьба за власть кончилась поражением Хорвата, и 14 ноября 1918 г. он сложил с себя звание «Временного правителя», оставшись Верховным уполномоченным на Дальнем Востоке от Временного Всероссийского правительства (образованного на Уфимском государственном совещании в сентябре 1918 г.). Это правительство было свергнуто адмиралом Колчаком, также провозгласившим себя «верховным правителем России» (17–18 ноября 1918 г.). Оценивая «участие» генерала в борьбе за верховную власть в России в этот период, нельзя не учитывать определенных честолюбивых устремлений Хорвата (поведение которого, впрочем, типично для многих представителей высшей царской администрации), не устоявшего перед соблазном возглавить очередное «всероссийское правительство», каким бы эфемерным оно ни было.
До августа 1918 г. Хорват находился во Владивостоке, затем вернулся в Харбин в качестве Верховного уполномоченного на Дальнем Востоке — теперь уже от Омского правительства Колчака. Во время пребывания на станции Гродеково и во Владивостоке (с июля 1918 по август 1919 года) Хорват и его правительство не получили поддержки со стороны местного населения, особенно крестьян. Его социальной базой были только чиновные и торгово-промышленные круги Харбина и линии КВЖД, богатые домовладельцы. Вернувшись в Харбин, Хорват не прекращает борьбы с большевиками. По его распоряжению члены Главного исполнительного комитета железнодорожных служащих (ГЛИКа) были высланы из Маньчжурии. На линии КВЖД существовали также легальные профсоюзы рабочих и служащих дороги и Конференция общественных организаций, где преобладали коммунисты. В марте 1920 года ими была организована мощная политическая забастовка с требованиями отставки Хорвата и перехода управления дорогой в руки большевистских органов. Забастовка была подавлена военной силой, но Хорват был вынужден уйти. Последние месяцы пребывания генерала у власти были осложнены не только войной с большевиками, но и необходимостью противостоять «соратникам» по борьбе с советской властью. Атаман Г.М. Семенов, создавший Читинское правительство после падения Колчака, стремился подчинить себе полосу отчуждения КВЖД и вел переговоры с китайскими властями об устранении с дороги «ставленника Колчака» — Хорвата. Затем, в том же 1920 г., управление дорогой перешло к китайской администрации, а русские декретом президента Китайской республики от 23 сентября 1920 г. были лишены прав экстерриториальности. В полосе отчуждения КВЖД был создан Особый район восточных провинций с китайскими административными и судебными учреждениями в Харбине. Все эти обстоятельства лишили Хорвата прежнего положения главы КВЖД; с ноября 1920 г. он всего лишь «Высокий советник правления общества КВЖД». Более того, китайские власти порекомендовали ему уехать «отдохнуть и прочно обосноваться» в Пекине, где он и прожил безвыездно до самой смерти.
Революции 1917 г. не могли не сказаться как на жизни российских подданных в Маньчжурии, так и на судьбе самого Хорвата. После Февральской революции генерал был назначен Комиссаром Временного правительства на КВЖД. Как и по всей России, серьезные социальные конфликты возникли и на КВЖД.
Являясь убежденным монархистом, Хорват не принял и не мог принять идей социалистической революции. Попытки установить на КВЖД советскую власть (в частности, деятельность Совета депутатов г. Харбина под руководством М.Н. Рютина — участника будущей антисталинской оппозиции) генерал встретил в штыки. Убедившись, что подавить революционные выступления солдат и рабочих КВЖД собственными силами не удастся, Хорват призвал в декабре 1917 г. китайские войска для охраны дороги от «большевизированных рабочих и солдат». Надо отметить, что этот, как и многие последующие его шаги, неоднозначно оценивается в эмигрантских публикациях. Так, ряд авторов обвиняет Хорвата за обращение к китайским властям, считая, что это нанесло «удар по русскому престижу в Маньчжурии». Другие эмигрантские публицисты объясняют действия генерала патриотическими побуждениями, желанием сохранить работоспособность дороги и защитить русских служащих и население.
В борьбе с революцией Хорват опирался на различные антибольшевистские организации и многочисленные военные формирования. Характеризуя расстановку политических сил на Дальнем Востоке в 1918–1919 гг., эсеровская «Воля России» относила Хорвата и его сторонников к крайне правому крылу, социальной базой которого являлись крупные царские чиновники, богатые домовладельцы и предприниматели. Сам генерал, по мнению одного из его ближайших друзей, чувствовал «органическое отвращение к резким политическим переменам, к так называемым радикальным реформам». В феврале 1918 г. представителями крупной русской буржуазии на Дальнем Востоке был создан Дальневосточный комитет активной защиты родины и Учредительного собрания, при котором Хорват организовал специальный военный отряд. В Маньчжурии появились также сводный пехотный полк полковника Маковкина, конно-егерский полк Враштиля и конный отряд полковника Орлова. Для руководства этими подразделениями был создан штаб российских войск, начальником которого (а позже и Главноначальствующим в полосе отчуждения КВЖД) Хорват назначил генерала от кавалерии М.М. Плешкова.
На эти силы и опирался Хорват во время одного из самых ярких моментов своей жизни: 10 июля 1918 г. на станции Гродеково он провозгласил себя временным «Верховным правителем России». Целью сформированного им правительства было объявлено «восстановление национальной, верховной государственной власти» в стране.
Претензии управляющего дорогой на высшую государственную власть в России также вызвали самые различные оценки в эмигрантских публикациях. Так, авторы, близкие к лагерю Хорвата, объясняют подобные действия генерала — «осторожного и деликатного по натуре» — сильнейшим давлением на него со стороны различных общественных организаций Сибири и Дальнего Востока, а также «советами представителей дружественных держав». Более того, по их мнению, другой кандидатуры, способной возглавить Белое движение, не было ни в Харбине, ни во Владивостоке. Писатель Вл. Максимов, наоборот, утверждает, что Хорват вовсе не претендовал на власть, а был одним из сторонников провозглашения «верховным правителем» Колчака. Н.Лидин считает, что Хорват не только «по складу своего характера, индивидуальным данным не подходил на амплуа вождя», но и к самой белой идее («пока народ болен большевизмом») относился скептически.
Однако с подобными объяснениями мотивов поступков генерала Хорвата согласиться трудно, факты свидетельствуют об обратном. Почти полгода после провозглашения себя «верховным правителем» России Хорват боролся за власть с другими претендентами («Временным правительством автономной Сибири» П.Я. Дербера и Общесибирским (Томским) правительством). Окружение Хорвата организовало широкую кампанию для агитации за кандидатуру управляющего КВЖД. Так, в октябре 1918 г. редактор «Сибирской жизни» А.В. Андрианов устроил пропагандистскую поездку по транссибирской магистрали особой делегации дальневосточных «несоциалистических партий» в поддержку Хорвата.
Борьба за власть кончилась поражением Хорвата, и 14 ноября 1918 г. он сложил с себя звание «Временного правителя», оставшись Верховным уполномоченным на Дальнем Востоке от Временного Всероссийского правительства (образованного на Уфимском государственном совещании в сентябре 1918 г.). Это правительство было свергнуто адмиралом Колчаком, также провозгласившим себя «верховным правителем России» (17–18 ноября 1918 г.). Оценивая «участие» генерала в борьбе за верховную власть в России в этот период, нельзя не учитывать определенных честолюбивых устремлений Хорвата (поведение которого, впрочем, типично для многих представителей высшей царской администрации), не устоявшего перед соблазном возглавить очередное «всероссийское правительство», каким бы эфемерным оно ни было.
До августа 1918 г. Хорват находился во Владивостоке, затем вернулся в Харбин в качестве Верховного уполномоченного на Дальнем Востоке — теперь уже от Омского правительства Колчака. Во время пребывания на станции Гродеково и во Владивостоке (с июля 1918 по август 1919 года) Хорват и его правительство не получили поддержки со стороны местного населения, особенно крестьян. Его социальной базой были только чиновные и торгово-промышленные круги Харбина и линии КВЖД, богатые домовладельцы. Вернувшись в Харбин, Хорват не прекращает борьбы с большевиками. По его распоряжению члены Главного исполнительного комитета железнодорожных служащих (ГЛИКа) были высланы из Маньчжурии. На линии КВЖД существовали также легальные профсоюзы рабочих и служащих дороги и Конференция общественных организаций, где преобладали коммунисты. В марте 1920 года ими была организована мощная политическая забастовка с требованиями отставки Хорвата и перехода управления дорогой в руки большевистских органов. Забастовка была подавлена военной силой, но Хорват был вынужден уйти. Последние месяцы пребывания генерала у власти были осложнены не только войной с большевиками, но и необходимостью противостоять «соратникам» по борьбе с советской властью. Атаман Г.М. Семенов, создавший Читинское правительство после падения Колчака, стремился подчинить себе полосу отчуждения КВЖД и вел переговоры с китайскими властями об устранении с дороги «ставленника Колчака» — Хорвата. Затем, в том же 1920 г., управление дорогой перешло к китайской администрации, а русские декретом президента Китайской республики от 23 сентября 1920 г. были лишены прав экстерриториальности. В полосе отчуждения КВЖД был создан Особый район восточных провинций с китайскими административными и судебными учреждениями в Харбине. Все эти обстоятельства лишили Хорвата прежнего положения главы КВЖД; с ноября 1920 г. он всего лишь «Высокий советник правления общества КВЖД». Более того, китайские власти порекомендовали ему уехать «отдохнуть и прочно обосноваться» в Пекине, где он и прожил безвыездно до самой смерти.
Смещение Хорвата, как отмечает Г.В.Мелихов, было вызвано и тем обстоятельством, что китайские верхи не хотели больше того, чтобы дорога возглавлялась крупной политической фигурой, а тем паче деятелем такого государственного масштаба, как генерал Хорват, который долгое время был символом центральной всероссийской власти.
Так начался последний и самый горький период жизни Дмитрия Леонидовича— эмигрантский. В двадцатые годы Хорват по-прежнему стремился играть активную политическую роль, теперь уже в жизни дальневосточной российской эмиграции. По сути, он становится одним из лидеров русских эмигрантов в Китае (наряду с атаманом Семеновым и др.).
Как и для западноевропейской эмиграции, для политических и общественных организаций «русского Китая» характерны серьезные политические разногласия, острая борьба за лидерство, постоянные взаимные обвинения. В то же время дальневосточной эмиграции присущи свои характерные особенности, одной из которых является ее особая активность в попытках продолжать вооруженную борьбу с Советской властью. Именно отсюда (с территории Маньчжурии) белогвардейские военные формирования осуществляли вооруженные нападения на советскую территорию, организовывали постоянные провокации против советских учреждений в Шанхае, Харбине, Пекине, Тяньцзине и на линии КВЖД. Здесь существовали отделения всех военных организаций Русского зарубежья, имевшие центры в Западной Европе. Так, Российский общевоинский союз (РОВС) создал на Дальнем Востоке свой отдел (его возглавлял сначала генерал М.В. Ханжин, затем М.К. Дитерихс). В Харбине и Шанхае были созданы казачьи союзы, имевшие отделения во многих городах Китая и провозгласившие целью «революционную борьбу с советской властью за новый государственный демократический строй».
Еще одной особенностью дальневосточной эмиграции была предпринятая ею попытка объединить все белоэмигрантские организации под общим началом. Ведущую роль в этом процессе играл Д.Л. Хорват, опиравшийся на поддержку многих организаций Дальнего Востока, — Казачьего союза и Комитета защиты прав и интересов, русских в Шанхае, Восточного казачьего союза и Русского национального объединения в Харбине и др.17. Особенно активно велась кампания за объединение российских эмигрантов под началом Хорвата в 1926–1928 гг. Надо отметить, что Дмитрий Леонидович отличался незаурядными дипломатическими способностями, что позволяло ему не только успешно лавировать между соперничающими эмигрантскими группировками, но и привлечь на свою сторону китайские власти и дипломатический корпус. Так, китайское правительство, ведя переговоры с Хорватом о необходимости объединения всех русских эмигрантов на Дальнем Востоке, предложило свое посредничество (через китайского посла в Париже) в налаживании отношений с Великим князем Николаем Николаевичем.
Как известно, в эмигрантских монархических кругах шла острая борьба двух течений — между сторонниками Великого князя Николая Николаевича и Великого князя Кирилла Владимировича. Большая часть дальневосточной эмиграции ориентировалась на первого, хотя имелись и немногочисленные «кирилловцы». Поэтому окружение Хорвата придавало большое значение официальному признанию генерала главой дальневосточной эмиграции со стороны Великого князя Николая Николаевича. По этому поводу велась активная переписка руководителей дальневосточных эмигрантских организаций с Парижем: представителями крупнейших западно-европейских эмигрантских объединений и окружением Великого князя Николая Николаевича. Эта деятельность скоро дала свои результаты: уже в начале 1927 г. Великий князь Николай Николаевич назначил Хорвата официальным главой российской дальневосточной эмиграции и поручил ему «ведение переговоров с китайским правительством и находящимися в Пекине представителями иностранных государств по вопросам государственного порядка первостепенной важности, связанным с возможностью организации в пределах Дальнего Востока реальной борьбы за освобождение нашей многострадальной Родины от ига Советской власти». Признание Хорвата Николаем Николаевичем привлекло на его сторону часть колеблющейся эмигрантской массы, поэтому окружение Дмитрия Леонидовича решило провести в 1928 году общий съезд представителей всех русских организаций Дальнего Востока — с целью полного их объединения под флагом борьбы с Советской властью. Для этого было решено собрать деньги «путем добровольного самообложения всех имеющихся средств или заработков членов организаций» и передать их в пользу Хорвата. Однако из-за различных материальных сложностей и политических разногласий съезд в это время так и не собрался. Полного признания от дальневосточного зарубежья Д.Л. Хорвату получить не удалось. С одной стороны, часть эмиграции, прежде всего население бывшей полосы отчуждения КВЖД, поддерживала бывшего управляющего КВЖД, считая «ставку на генерала Хорвата едва ли не последней». С другой стороны, серьезным конкурентом в борьбе за роль главы эмиграции на Дальнем Востоке выступал атаман Семенов: враждебные отношения между ними, начавшиеся еще в период Гражданской войны, со временем только обострились. Против кандидатуры Хорвата на роль «объединителя» выступил и его бывший подчиненный по КВЖД, начальник Земельного отдела Н.Л. Гондатти, опиравшийся на Русское национальное патриотическое объединение и имевший солидную поддержку в Харбине.
Вторая попытка объединения дальневосточной эмиграции была более успешной. В сентябре 1930 г. в Пекине было созвано Дальневосточное совещание, которое провозгласило создание Дальневосточного объединения эмиграции и утвердило 16 сентября «Положение о Дальневосточном объединении эмиграции». Деятельность новой эмигрантской организации включала два направления. Первое, официально объявленное, сводилось к «объединению Русских эмигрантов, не приемлющих советской власти, в целях защиты их прав и интересов, улучшения материального и правового положения, сохранению и поддержанию среди эмиграции основ Русской культуры и Русской Национальной идеологии». Вторым направлением была «подготовка борьбы за освобождение нашей Родины от власти коммунистов». Главой Русской эмиграции на Дальнем Востоке был утвержден Д.Л. Хорват, как ранее назначенный Великим князем Николаем Николевичем.
Для осуществления работы на местах Хорват назначил уполномоченных, а для выполнения специальных заданий — особоуполномоченных. Представители Хорвата имелись во всех городах Китая, где жили белые русские, — в Шанхае, Тяньцзине, Харбине, Циндао, Мукдене, Чанчуне, во всех населенных пунктах по линии КВЖД, даже на о. Ява (настоятель Русской Православной церкви отец Николай Щербович-Вечер). Более того, Хорват даже назначил представителя «для сосредоточения в руках антибольшевистской работы в Якутской области» — якута Д.П. Винокурова.
Дальневосточное совещание пришло к необходимости создать Всезарубежноеобъединение русской эмиграции и центральный орган для руководства им. Уже 24 сентября 1930 г. Д.Л. Хорват обратился ко всем значительным эмигрантским организациям в Европе и США с этой инициативой. Однако поддержки предложение генерала не получило. Заместитель председателя Русского национального комитета в Париже М.М. Федоров в декабре 1930 года сообщил Д.Л. Хорвату, что «претворение в жизнь в Европе решения Дальневосточного совещания сейчас невозможно». Объясняя невозможность создания единого объединения на Дальнем Востоке отсутствием в регионе «видных лидеров левых течений», Федоров обвинил «левых в Европе» — П.Н. Милюкова, А.Ф. Керенского, П.Д. Авксентьева — в стремлении сохранить «водораздел между национальной частью эмиграции и левой общественностью».
Так начался последний и самый горький период жизни Дмитрия Леонидовича— эмигрантский. В двадцатые годы Хорват по-прежнему стремился играть активную политическую роль, теперь уже в жизни дальневосточной российской эмиграции. По сути, он становится одним из лидеров русских эмигрантов в Китае (наряду с атаманом Семеновым и др.).
Как и для западноевропейской эмиграции, для политических и общественных организаций «русского Китая» характерны серьезные политические разногласия, острая борьба за лидерство, постоянные взаимные обвинения. В то же время дальневосточной эмиграции присущи свои характерные особенности, одной из которых является ее особая активность в попытках продолжать вооруженную борьбу с Советской властью. Именно отсюда (с территории Маньчжурии) белогвардейские военные формирования осуществляли вооруженные нападения на советскую территорию, организовывали постоянные провокации против советских учреждений в Шанхае, Харбине, Пекине, Тяньцзине и на линии КВЖД. Здесь существовали отделения всех военных организаций Русского зарубежья, имевшие центры в Западной Европе. Так, Российский общевоинский союз (РОВС) создал на Дальнем Востоке свой отдел (его возглавлял сначала генерал М.В. Ханжин, затем М.К. Дитерихс). В Харбине и Шанхае были созданы казачьи союзы, имевшие отделения во многих городах Китая и провозгласившие целью «революционную борьбу с советской властью за новый государственный демократический строй».
Еще одной особенностью дальневосточной эмиграции была предпринятая ею попытка объединить все белоэмигрантские организации под общим началом. Ведущую роль в этом процессе играл Д.Л. Хорват, опиравшийся на поддержку многих организаций Дальнего Востока, — Казачьего союза и Комитета защиты прав и интересов, русских в Шанхае, Восточного казачьего союза и Русского национального объединения в Харбине и др.17. Особенно активно велась кампания за объединение российских эмигрантов под началом Хорвата в 1926–1928 гг. Надо отметить, что Дмитрий Леонидович отличался незаурядными дипломатическими способностями, что позволяло ему не только успешно лавировать между соперничающими эмигрантскими группировками, но и привлечь на свою сторону китайские власти и дипломатический корпус. Так, китайское правительство, ведя переговоры с Хорватом о необходимости объединения всех русских эмигрантов на Дальнем Востоке, предложило свое посредничество (через китайского посла в Париже) в налаживании отношений с Великим князем Николаем Николаевичем.
Как известно, в эмигрантских монархических кругах шла острая борьба двух течений — между сторонниками Великого князя Николая Николаевича и Великого князя Кирилла Владимировича. Большая часть дальневосточной эмиграции ориентировалась на первого, хотя имелись и немногочисленные «кирилловцы». Поэтому окружение Хорвата придавало большое значение официальному признанию генерала главой дальневосточной эмиграции со стороны Великого князя Николая Николаевича. По этому поводу велась активная переписка руководителей дальневосточных эмигрантских организаций с Парижем: представителями крупнейших западно-европейских эмигрантских объединений и окружением Великого князя Николая Николаевича. Эта деятельность скоро дала свои результаты: уже в начале 1927 г. Великий князь Николай Николаевич назначил Хорвата официальным главой российской дальневосточной эмиграции и поручил ему «ведение переговоров с китайским правительством и находящимися в Пекине представителями иностранных государств по вопросам государственного порядка первостепенной важности, связанным с возможностью организации в пределах Дальнего Востока реальной борьбы за освобождение нашей многострадальной Родины от ига Советской власти». Признание Хорвата Николаем Николаевичем привлекло на его сторону часть колеблющейся эмигрантской массы, поэтому окружение Дмитрия Леонидовича решило провести в 1928 году общий съезд представителей всех русских организаций Дальнего Востока — с целью полного их объединения под флагом борьбы с Советской властью. Для этого было решено собрать деньги «путем добровольного самообложения всех имеющихся средств или заработков членов организаций» и передать их в пользу Хорвата. Однако из-за различных материальных сложностей и политических разногласий съезд в это время так и не собрался. Полного признания от дальневосточного зарубежья Д.Л. Хорвату получить не удалось. С одной стороны, часть эмиграции, прежде всего население бывшей полосы отчуждения КВЖД, поддерживала бывшего управляющего КВЖД, считая «ставку на генерала Хорвата едва ли не последней». С другой стороны, серьезным конкурентом в борьбе за роль главы эмиграции на Дальнем Востоке выступал атаман Семенов: враждебные отношения между ними, начавшиеся еще в период Гражданской войны, со временем только обострились. Против кандидатуры Хорвата на роль «объединителя» выступил и его бывший подчиненный по КВЖД, начальник Земельного отдела Н.Л. Гондатти, опиравшийся на Русское национальное патриотическое объединение и имевший солидную поддержку в Харбине.
Вторая попытка объединения дальневосточной эмиграции была более успешной. В сентябре 1930 г. в Пекине было созвано Дальневосточное совещание, которое провозгласило создание Дальневосточного объединения эмиграции и утвердило 16 сентября «Положение о Дальневосточном объединении эмиграции». Деятельность новой эмигрантской организации включала два направления. Первое, официально объявленное, сводилось к «объединению Русских эмигрантов, не приемлющих советской власти, в целях защиты их прав и интересов, улучшения материального и правового положения, сохранению и поддержанию среди эмиграции основ Русской культуры и Русской Национальной идеологии». Вторым направлением была «подготовка борьбы за освобождение нашей Родины от власти коммунистов». Главой Русской эмиграции на Дальнем Востоке был утвержден Д.Л. Хорват, как ранее назначенный Великим князем Николаем Николевичем.
Для осуществления работы на местах Хорват назначил уполномоченных, а для выполнения специальных заданий — особоуполномоченных. Представители Хорвата имелись во всех городах Китая, где жили белые русские, — в Шанхае, Тяньцзине, Харбине, Циндао, Мукдене, Чанчуне, во всех населенных пунктах по линии КВЖД, даже на о. Ява (настоятель Русской Православной церкви отец Николай Щербович-Вечер). Более того, Хорват даже назначил представителя «для сосредоточения в руках антибольшевистской работы в Якутской области» — якута Д.П. Винокурова.
Дальневосточное совещание пришло к необходимости создать Всезарубежноеобъединение русской эмиграции и центральный орган для руководства им. Уже 24 сентября 1930 г. Д.Л. Хорват обратился ко всем значительным эмигрантским организациям в Европе и США с этой инициативой. Однако поддержки предложение генерала не получило. Заместитель председателя Русского национального комитета в Париже М.М. Федоров в декабре 1930 года сообщил Д.Л. Хорвату, что «претворение в жизнь в Европе решения Дальневосточного совещания сейчас невозможно». Объясняя невозможность создания единого объединения на Дальнем Востоке отсутствием в регионе «видных лидеров левых течений», Федоров обвинил «левых в Европе» — П.Н. Милюкова, А.Ф. Керенского, П.Д. Авксентьева — в стремлении сохранить «водораздел между национальной частью эмиграции и левой общественностью».
В первое время после объединения Хорват развернул бурную деятельность. Так, в качестве главы дальневосточной эмиграции он обратился в Лигу Наций, Международную Лигу борьбы с III Интернационалом, к дипломатическому корпусу в Пекине и китайскому правительству с просьбой потребовать от советских властей освобождения «всех насильственно увезенных русских из Маньчжурии» во время конфликта 1929 г. Результата его обращения не имели. Весной 1931 г. дипломатический корпус дал Хорвату официальный ответ, подписанный датским посланником Г.Кауффманном, в котором содержался отказ «решать вопрос о судьбе около 400 русских эмигрантов, проживавших на ст. Маньчжурия, Чжалайнор и в г. Хайлар и насильно увезенных на территорию СССР». В этом же году Хорват призвал всю русскую эмиграцию в Китае «не продавать и не покупать товары советского производства… так как на них — кровь русского народа».
Тем не менее конкретных практических результатов деятельность Дальневосточного объединения по сути не дала. Судя по всему, объединение произошло формально. Когда в январе 1932 г. в Мукдене было вновь создано Русское общество в Маньчжурии и Монголии, Хорват выразил крайнее недовольство этим фактом, так как в руководстве этой организации преобладали сторонники Великого князя Кирилла Владимировича и атамана Семенова.
Можно привести и другие доказательства нежизнеспособности Дальневосточного объединения эмиграции. Так, сразу после совещания в Пекине в конце сентября 1930 г. в Маньчжурию приехал начальник дальневосточного отдела РОВС М.К. Дитерихс. По мнению советского консула в Харбине Б.Н. Мельникова, задача генерала заключалась в установлении регулярной связи с белыми отрядами на Западной линии КВЖД (А.И. Пешкова, И.И. Зыкова и др.); создании новых отрядов для направления на смежные территории СССР, сборе денег (в частности, через митрополита Мефодия и духовенство)28. Дитерихс посетил Харбин, Мукден и Чанчунь, всюду провел совещания и личные встречи с видными военными руководителями эмиграции в Северо-Восточном Китае, которым он предложил разграничение и переподчинение белых организаций: военных —РОВС, гражданских — Хорвату. Подобные действия военных руководителей организации сводили на нет только что достигнутое (в основном благодаря усилиям Д.Л. Хорвата) объединение. В Харбине после отъезда Дитерихса возникла вражда между В.И. Колокольниковым (Беженский комитет) и представителями РОВС (А.Г. Сычев, И.Ф. Шильников), а также близким к РОВС издателем газеты «Русское слово» А.И. Коробовым. В письме к Хорвату от 21 октября 1930 г. Колокольников в весьма резких выражениях отзывался о приезде Дитерихса в Харбин и назвал деятельность «Дитерихса и Обще-Воинского Союза вредной для эмиграции и предательской… по отношению Дальневосточного объединения эмиграции».
После провозглашения Маньчжоу-го в марте 1932 г. русская эмиграция была поставлена под жесткий контроль японских властей, которые создавали новые эмигрантские объединения, полностью подчиняя жизнь белых русских в Маньчжурии собственным задачам. Так Дальневосточное объединение эмиграции, единственное объединение во всем Русском зарубежье, тихо сошло с исторической сцены. Но это не означало, что определенные круги белой эмиграции, и Д.Л. Хорват в том числе, отказались от своей главной цели — освобождения России от власти большевиков.
Еще в период ухудшения советско-китайских отношений и конфликта на КВЖД в 1929 г. Хорват откровенно говорил, что связывает эти события с началом краха СССР. Уже в январе 1929 г. «Русское слово», «Заря» и другие издания опубликовали ряд обращений Д.Л. Хорвата к эмигрантским организациям Дальнего Востока с прямыми призывами к борьбе «до победного конца над большевиками и освобождения нашей родины от коммунистической власти». В эмигрантских кругах широко обсуждалась возможность претворения в жизнь теории областничества. Так, считалось возможным образование Сибирского государства от Тихого океана до Урала включительно: более реальным представлялось освобождение России под лозунгом «через Свободную Сибирь в Свободную Россию», чем прежнее «стремление в Москву». Сразу после захвата КВЖД китайцами белые пошли работать на дорогу, чем, по мнению Хорвата, оказали «ценную и незаменимую поддержку китайским властям: без помощи эмиграции КВЖД прекратила бы свои действия в первые дни». Активизация антисоветской эмигрантской деятельности в 1929 г. привела к созданию опорных баз белых военных формирований вдоль советско-китайской границы, в том числе и в Трехречье. Трехречье — приграничный район Китая, расположенный в бассейне трех притоков реки Аргунь: Ганьхэ, Дербул и Хаул. Первые русские хутора появились здесь в 1895–1900 годы, когда забайкальские казаки стали перегонять сюда свои стада на летние пастбища. После 1922 г. сюда потянулись казаки из разбитых белых армий, в 1925–1926 гг. — русские эмигранты, уволенные с КВЖД. По разным данным, население Трехречья составляло от 7 до 25 тысяч человек. Отсюда, как и из других приграничных районов, белые отряды совершали рейды вглубь СССР, нападения на советские деревни, постоянные обстрелы с китайской территории. Поэтому в конце августа — в сентябре 1929 г. Красная Армия совершила несколько рейдов в Трехречье для подавления очагов вооруженной борьбы белых с территории Китая. По данным эмигрантской печати, около 150 человек было убито35. В связи с этими трагическими событиями эмигрантская пресса помещала возмущенные статьи с призывами к правительствам всех великих держав «ознакомиться с ужасным положением Трехречья». В советской же прессе тех лет вообще нет никаких сообщений по этому поводу.
В этой ситуации интерес вызывает реакция западноевропейского зарубежья России. Прежде всего, надо отметить множество упреков и даже прямых обвинений в адрес руководства дальневосточной русской колонии по поводу действий эмиграции в период конфликта. Так, А.Ф. Керенский в «Днях» поместил ряд статей, в которых обвинял Хорвата и его окружение в том, что прожив в Маньчжурии и Пекине целые десятилетия, «они не имели права не знать состояния военной и дипломатической мощи Китая». Он подчеркивал, что белые русские не должны были поддерживать китайцев ни в захвате КВЖД, ни в военном столкновении с СССР. Более того, «белые вожди» сделали из жителей Трехречья «жертв для чекистов». Керенский считал, что нужно вынести урок из трагедии в Трехречье: «Навсегда отказаться от расчета на иностранные штыки и все силы отдать на внутреннюю, русскую борьбу за освобождение».
Хорват — как один из признанных лидеров белой эмиграции на Дальнем Востоке — получал упреки и другого рода. Его обвиняли в повторении старых ошибок времен Колчака и Деникина, организации одних только кавалерийских рейдов на территорию СССР в духе атамана Мамонтова. По мнению активного деятеля западноевропейской эмиграции Владиславлева, «эти рейды… подлили только масла в огонь, оживили старую ненависть к “барам-белогвардейцам” и вместо победоносного похода на Иркутск и далее, который всколыхнул бы всю Россию, получилось — Трехречье». В ответ бывший управляющий КВЖД вынужден был оправдываться: белые партизанские отряды были небольшими по численности и плохо вооружены, более того, они «должны были свернуться и бездействовать, где-либо укрываясь, или же, спрятав оружие, перебраться на китайскую территорию». Таким образом, вина за трагедию в Трехречье и срыв возможности широкого антисоветского движения многими видными деятелями европейской эмиграции возлагалась на лидеров дальневосточной колонии, и прежде всего — на Д.Л. Хорвата. Последние, в свою очередь, обвиняли во всем китайские власти: за чрезмерные надежды китайцев на помощь западных стран, США и Японии; за отказ помочь в вооружении белых военных отрядов и т.п.
Надо признать, что участие белых на стороне Китая в конфликте 1929 г. было трагической ошибкой, приведшей к бессмысленным жертвам. Это понимали и многие эмигранты. Письмо А.Шилкова из Харбина в редакцию газеты «Дни» полно горьких размышлений о судьбе «отрядов из смелых и рвущихся в Россию людей, которые там или гибли, или рассыпались при столкновении с красными».
Оккупация Японией Маньчжурии и создание марионеточного государства Маньчжоу-го получили в среде Российского зарубежья неоднозначную оценку. Положительные эмоции по этому поводу были достаточно сильны в определенных кругах дальневосточной русской эмиграции. Лидеры — Д.Л. Хорват, Г.М. Семенов, М.К. Дитерихс — выразили поддержку и одобрение действиям японского правительства. Вскоре Хорват был назначен советником японских властей в Маньчжурии. Если учесть, что Хорват считал главной задачей всеми мерами и средствами свергнуть Советскую власть, а его контакты с японским командованием прослеживаются еще с 1918 г., то возможность его позднейшего сотрудничества с японцами вполне реальна, тем более что в годы существования Маньчжоу-го жизнь и деятельность белой эмиграции очень жестко контролировалась японской администрацией. Правда, самих японцев не очень устраивала фигура Д.Л. Хорвата как главы российской эмиграции в Китае. Как вспоминает И.И. Серебренников, автор известных дневников, запечатлевших трагическую жизнь российской эмиграции в Китае, в 1933 г. «японцы начали травить генерала Хорвата, приписывая ему явно несуразные намерения и действия». Японцы предприняли неудачную попытку объединить российскую эмиграцию в Китае вокруг атамана Г.М. Семенова. В 1935 г. японские власти в Маньчжурии дали указание всем эмигрантским печатным органам публиковать материалы информационного и мемуарного характера о старом друге японцев атамане Семенове как «общеэмигрантском Дальневосточном вожде».
В последние годы жизни Д.Л. Хорват отошел от активной политической деятельности. Он жил в окружении семьи и ближайших друзей, причем ему был даже запрещен выезд из Пекина в «близкий и родной его сердцу» Харбин.
Умер Д.Л. Хорват 16 мая 1937 г. в Пекине.
Тем не менее конкретных практических результатов деятельность Дальневосточного объединения по сути не дала. Судя по всему, объединение произошло формально. Когда в январе 1932 г. в Мукдене было вновь создано Русское общество в Маньчжурии и Монголии, Хорват выразил крайнее недовольство этим фактом, так как в руководстве этой организации преобладали сторонники Великого князя Кирилла Владимировича и атамана Семенова.
Можно привести и другие доказательства нежизнеспособности Дальневосточного объединения эмиграции. Так, сразу после совещания в Пекине в конце сентября 1930 г. в Маньчжурию приехал начальник дальневосточного отдела РОВС М.К. Дитерихс. По мнению советского консула в Харбине Б.Н. Мельникова, задача генерала заключалась в установлении регулярной связи с белыми отрядами на Западной линии КВЖД (А.И. Пешкова, И.И. Зыкова и др.); создании новых отрядов для направления на смежные территории СССР, сборе денег (в частности, через митрополита Мефодия и духовенство)28. Дитерихс посетил Харбин, Мукден и Чанчунь, всюду провел совещания и личные встречи с видными военными руководителями эмиграции в Северо-Восточном Китае, которым он предложил разграничение и переподчинение белых организаций: военных —РОВС, гражданских — Хорвату. Подобные действия военных руководителей организации сводили на нет только что достигнутое (в основном благодаря усилиям Д.Л. Хорвата) объединение. В Харбине после отъезда Дитерихса возникла вражда между В.И. Колокольниковым (Беженский комитет) и представителями РОВС (А.Г. Сычев, И.Ф. Шильников), а также близким к РОВС издателем газеты «Русское слово» А.И. Коробовым. В письме к Хорвату от 21 октября 1930 г. Колокольников в весьма резких выражениях отзывался о приезде Дитерихса в Харбин и назвал деятельность «Дитерихса и Обще-Воинского Союза вредной для эмиграции и предательской… по отношению Дальневосточного объединения эмиграции».
После провозглашения Маньчжоу-го в марте 1932 г. русская эмиграция была поставлена под жесткий контроль японских властей, которые создавали новые эмигрантские объединения, полностью подчиняя жизнь белых русских в Маньчжурии собственным задачам. Так Дальневосточное объединение эмиграции, единственное объединение во всем Русском зарубежье, тихо сошло с исторической сцены. Но это не означало, что определенные круги белой эмиграции, и Д.Л. Хорват в том числе, отказались от своей главной цели — освобождения России от власти большевиков.
Еще в период ухудшения советско-китайских отношений и конфликта на КВЖД в 1929 г. Хорват откровенно говорил, что связывает эти события с началом краха СССР. Уже в январе 1929 г. «Русское слово», «Заря» и другие издания опубликовали ряд обращений Д.Л. Хорвата к эмигрантским организациям Дальнего Востока с прямыми призывами к борьбе «до победного конца над большевиками и освобождения нашей родины от коммунистической власти». В эмигрантских кругах широко обсуждалась возможность претворения в жизнь теории областничества. Так, считалось возможным образование Сибирского государства от Тихого океана до Урала включительно: более реальным представлялось освобождение России под лозунгом «через Свободную Сибирь в Свободную Россию», чем прежнее «стремление в Москву». Сразу после захвата КВЖД китайцами белые пошли работать на дорогу, чем, по мнению Хорвата, оказали «ценную и незаменимую поддержку китайским властям: без помощи эмиграции КВЖД прекратила бы свои действия в первые дни». Активизация антисоветской эмигрантской деятельности в 1929 г. привела к созданию опорных баз белых военных формирований вдоль советско-китайской границы, в том числе и в Трехречье. Трехречье — приграничный район Китая, расположенный в бассейне трех притоков реки Аргунь: Ганьхэ, Дербул и Хаул. Первые русские хутора появились здесь в 1895–1900 годы, когда забайкальские казаки стали перегонять сюда свои стада на летние пастбища. После 1922 г. сюда потянулись казаки из разбитых белых армий, в 1925–1926 гг. — русские эмигранты, уволенные с КВЖД. По разным данным, население Трехречья составляло от 7 до 25 тысяч человек. Отсюда, как и из других приграничных районов, белые отряды совершали рейды вглубь СССР, нападения на советские деревни, постоянные обстрелы с китайской территории. Поэтому в конце августа — в сентябре 1929 г. Красная Армия совершила несколько рейдов в Трехречье для подавления очагов вооруженной борьбы белых с территории Китая. По данным эмигрантской печати, около 150 человек было убито35. В связи с этими трагическими событиями эмигрантская пресса помещала возмущенные статьи с призывами к правительствам всех великих держав «ознакомиться с ужасным положением Трехречья». В советской же прессе тех лет вообще нет никаких сообщений по этому поводу.
В этой ситуации интерес вызывает реакция западноевропейского зарубежья России. Прежде всего, надо отметить множество упреков и даже прямых обвинений в адрес руководства дальневосточной русской колонии по поводу действий эмиграции в период конфликта. Так, А.Ф. Керенский в «Днях» поместил ряд статей, в которых обвинял Хорвата и его окружение в том, что прожив в Маньчжурии и Пекине целые десятилетия, «они не имели права не знать состояния военной и дипломатической мощи Китая». Он подчеркивал, что белые русские не должны были поддерживать китайцев ни в захвате КВЖД, ни в военном столкновении с СССР. Более того, «белые вожди» сделали из жителей Трехречья «жертв для чекистов». Керенский считал, что нужно вынести урок из трагедии в Трехречье: «Навсегда отказаться от расчета на иностранные штыки и все силы отдать на внутреннюю, русскую борьбу за освобождение».
Хорват — как один из признанных лидеров белой эмиграции на Дальнем Востоке — получал упреки и другого рода. Его обвиняли в повторении старых ошибок времен Колчака и Деникина, организации одних только кавалерийских рейдов на территорию СССР в духе атамана Мамонтова. По мнению активного деятеля западноевропейской эмиграции Владиславлева, «эти рейды… подлили только масла в огонь, оживили старую ненависть к “барам-белогвардейцам” и вместо победоносного похода на Иркутск и далее, который всколыхнул бы всю Россию, получилось — Трехречье». В ответ бывший управляющий КВЖД вынужден был оправдываться: белые партизанские отряды были небольшими по численности и плохо вооружены, более того, они «должны были свернуться и бездействовать, где-либо укрываясь, или же, спрятав оружие, перебраться на китайскую территорию». Таким образом, вина за трагедию в Трехречье и срыв возможности широкого антисоветского движения многими видными деятелями европейской эмиграции возлагалась на лидеров дальневосточной колонии, и прежде всего — на Д.Л. Хорвата. Последние, в свою очередь, обвиняли во всем китайские власти: за чрезмерные надежды китайцев на помощь западных стран, США и Японии; за отказ помочь в вооружении белых военных отрядов и т.п.
Надо признать, что участие белых на стороне Китая в конфликте 1929 г. было трагической ошибкой, приведшей к бессмысленным жертвам. Это понимали и многие эмигранты. Письмо А.Шилкова из Харбина в редакцию газеты «Дни» полно горьких размышлений о судьбе «отрядов из смелых и рвущихся в Россию людей, которые там или гибли, или рассыпались при столкновении с красными».
Оккупация Японией Маньчжурии и создание марионеточного государства Маньчжоу-го получили в среде Российского зарубежья неоднозначную оценку. Положительные эмоции по этому поводу были достаточно сильны в определенных кругах дальневосточной русской эмиграции. Лидеры — Д.Л. Хорват, Г.М. Семенов, М.К. Дитерихс — выразили поддержку и одобрение действиям японского правительства. Вскоре Хорват был назначен советником японских властей в Маньчжурии. Если учесть, что Хорват считал главной задачей всеми мерами и средствами свергнуть Советскую власть, а его контакты с японским командованием прослеживаются еще с 1918 г., то возможность его позднейшего сотрудничества с японцами вполне реальна, тем более что в годы существования Маньчжоу-го жизнь и деятельность белой эмиграции очень жестко контролировалась японской администрацией. Правда, самих японцев не очень устраивала фигура Д.Л. Хорвата как главы российской эмиграции в Китае. Как вспоминает И.И. Серебренников, автор известных дневников, запечатлевших трагическую жизнь российской эмиграции в Китае, в 1933 г. «японцы начали травить генерала Хорвата, приписывая ему явно несуразные намерения и действия». Японцы предприняли неудачную попытку объединить российскую эмиграцию в Китае вокруг атамана Г.М. Семенова. В 1935 г. японские власти в Маньчжурии дали указание всем эмигрантским печатным органам публиковать материалы информационного и мемуарного характера о старом друге японцев атамане Семенове как «общеэмигрантском Дальневосточном вожде».
В последние годы жизни Д.Л. Хорват отошел от активной политической деятельности. Он жил в окружении семьи и ближайших друзей, причем ему был даже запрещен выезд из Пекина в «близкий и родной его сердцу» Харбин.
Умер Д.Л. Хорват 16 мая 1937 г. в Пекине.
Часовой. Орган связи русского воинства и национального движения за рубежом.
№ 193. Брюссель, 5 июля 1937. С. 20
№ 193. Брюссель, 5 июля 1937. С. 20
Памяти ген. Д. Л. Хорвата
16 мая [1937 года] в Пекине скончался генерал Димитрий Леонидович Хорват. Не было на Дальнем Востоке имени, более популярного, чем имя генерала Хорвата; с ним связаны лучшие времена пребывания России на берегах Тихого Океана, и оно особенно дорого тем, кому удалось, спасаясь от ужасов террора и анархии, охвативших в 1917 году нашу родину, пробраться в полосу отчуждения Китайско-Восточной жел. дороги и там снова почувствовать себя не загнанным зверем, а человеком, имеющим право на жизнь, на свободное исповедание своей веры и на защиту закона.
Генерал Хорват родился 25 июля (7 августа) 1858 года.
По окончании Николаевского Инженерного Училища он был выпущен в Гвардейский Саперный Батальон, но оставался в нем на службе недолго: его влекла кипучая, практическая, созидательная работа, и он перевелся на службу в Среднюю Азию на постройку железной дороги, где и провел свои молодые годы. Начав со скромной должности десятника, он благодаря своим природным дарованиям и исключительным служебным качествам быстро двигался по службе и в конце девяностых годов [XIX века] был уже управляющим дорогой. Отсюда он был переведен на постройку Уссурийской жел. дороги, а в 1902 году получил предложение занять пост управляющего строившейся тогда К.-В. жел. дороги и это предложение принял ввиду широты задач общества этой дороги и открывавшихся для него с занятием предложенной должности горизонтов огромной созидательной творческой работы государственного масштаба. С этого момента и началось его непрерывное, в течение десятилетий, служение интересам и нуждам русского Дальнего Востока.
Являясь по своей должности высшим администрато[ро]м полосы отчуждения К.-В. жел. дор., имеющей 1500 верст в длину и местами несколько сот верст в ширину, он показал собою пример благородного, гуманного администратора и тончайшего европейского культуртрегера.
Когда в октябре месяце 1917 года власть в России захватил III-й Интернационал в лице большевиков, в полосе отчуждения царил полный порядок, жизнь каждому была обеспечена и все жили в сытости и в спокойствии. Все верили, что, пока там будет Хорват, все будет хорошо, все будут защищены от всяких бед и напастей. Недаром полоса отчуждения получила тогда наименование «счастливой, благословенной Хорватии», но оказалась она, благодаря распаду в России центральной верховной государственной власти, как бы совершенно самостоятельной, предоставленной своим собственным силам. Взор всех были обращены тогда на генерала Хорвата, как на единственного человека, который, благодаря своему исключительному авторитету, общей к нему симпатии и выдающимся личным качествам, мог принять на себя тяжкое бремя несения полномочий верховной власти. Долго генерал Хорват не соглашался на общие уговоры, но в конце концов решился взять на себя это тяжелое бремя и 10 июля 1918 года объявил себя Временным Правителем впредь до тех пор, пока не будет восстановлена русская национальная верховная государственная власть. В этом высоком звании и на этом ответственном посту он оставался до 14 ноября 1918 года, когда в Сибири образовалось из бывших членов Сибирской Областной Думы Всесибирское Правительство, коему он передал свои верховные полномочия, сложив с себя звание Временного Правителя и оставшись на Дальнем Востоке Верховным Уполномоченным. На этом посту он продолжал оставаться и тогда, когда Сибирское Правительство передало, в свою очередь, свои полномочия образовавшемуся в городе Уфе из членов Учредительного Собрания Всероссийскому Правительству, а равно и тогда, когда означенное Правительство пало, и вся полнота государственной власти перешла к Верховному Правителю — Адмиралу Колчаку. 31 августа 1919 года генерал Хорват возвратился из Владивостока, где была его резиденция как Верховного Уполномоченного Российского Правительства на Дальнем Востоке, в Харбин, где и оставался во главе управления огромной территорией полосы отчуждения железной дороги до тех пор, пока не появилась знаменитая «нота Карахана», в которой большевистская власть отказывалась безвозмездно от каких бы то ни было русских прав на Кит.-Вост. жел. дорогу.
Впоследствии, как известно, большевистская власть изменила свое решение и вошла сперва на паритетных началах с китайцами в управление дорогой, а затем продала ее вновь образовавшемуся в Маньчжурии при содействии Японии государству — Маньчжу-Ди-Го. После «ноты Карахана» Генерал Хорват совершенно отошел от дел дороги и уехал в 1920 году в Пекин, где и оставался до своей смерти, являясь оффициально признанным главой русской эмиграции на Дальнем Востоке. Неустанно работая по ограждению прав эмиграции и по устройству ее благополучия, генерал Хорват, благодаря своему авторитету и всему своему прошлому, во многом смог помочь своим соотечественникам, и смерть его является для них тяжкой, незаменимой утратой.
Сколько было сделано генералом Хорватом для блага Родины, для возвеличения имени России, для процветания дальневосточного русского населения, трудно передать в этой краткой заметке. Велики его заслуги перед Родиной, и главнейшая из них та, что он сумел явить перед всем мiром пример благородного, гуманного русского культуртрегерства, а нам, русским, показал еще и пример пламенной, деятельной и самоотверженной любви к Родине и высокого, доблестного служения ей.
Вечная память этому горячему русскому патриоту и выдающемуся государственному деятелю! Благодарный Дальний Восток не забудет его, и имя его несомненно будет занесено на почетные страницы русской истории.
В. Глухарев
Обратимся к книге военного корреспондента Дмитрия Григорьевича Янчевецкого "У стен недвижного Китая.", 1903. (http://militera.lib.ru/db/yanchevetsky_dg/index.html)
К 3-му июня адмиралам, командовавшим международной эскадрой в Таку, были известны следующие данные о положении дел.
Адмирал Сеймур со своей экспедицией находился неизвестно где между Тяньцзином и Пекином, отрезанный от Тяньцзина китайскими войсками, боксерами и разрушенной железной дорогой.
Около 2000 китайских правительственных войск прибыло в форты Таку. По слухам китайское правительство решило стянуть к фортам Таку значительное количество своих войск. He было сомнения, что эти меры принимались с целью воспрепятствовать дальнейшим высадкам иностранных войск в Таку.
Из Пекина было получено известие об убийстве китайскими солдатами чиновника японского посольства. Князь Дуань, верховный предводитель боксеров, был назначен главнокомандующим всех войск в Китае. Его ближайшими советниками и главными членами Цзунлиямыня были назначены ненавистники иностранцев — манчжуры Юй Сянь и Ган И и министр юстиции — китаец Чжао Шу Цяо.
Поэтому 2 и 3 июня на крейсере «Россия» у старейшего в чине, начальника русской Тихоокеанской эскадры вице-адмирала Гильтебрандта состоялись заседания адмиралов международной эскадры.
На этих заседаниях было выяснено, что образ действий китайцев в отношении союзников носит безусловно враждебный характер. Они уже пытаются разрушить железную дорогу между Таку и Тяньцзином и даже закладывают мины в устье Пэйхо. Поэтому решено принять немедленно меры к тому, чтобы сохранить сообщение с Тяньцзином и держать вход в реку Пэйхо свободным.
Так как на фортах китайцы стали обнаруживать какую-то лихорадочную деятельность, то на последнем утреннем заседании 3 июня адмиралы постановили вручить ультиматумы Чжилийскому вице-королю Юй Лу и коменданту крепости Таку генералу Ло Юн Гуань с требованием передать им форты к 2 часам ночи. В случае к этому сроку форты не будут очищены китайскими войсками, то союзники будут вынуждены взять форты силою. При этом адмиралы постановили ожидать ответа от китайского генерала до 4 часов утра.
Ультиматум был подписан: от имени России — вице-адмиралом Гильтебрандтом, Франции — контр-адмиралом Курржоль, Англии — контр-адм. Брюсс, Германии — капитаном I р. Гулих, Японии — капитаном I р. Нагаминэ, Италии — капитаном I р. Казелла, Австрии — капитаном Монтальмар.
Ультиматум был передан китайскому коменданту Ло лейтенантом Бахметьевым, командиром одного из наших миноносцев. Его сопровождал в качестве переводчика английский лоцман Джонсон.
Генерал Ло принял нашего офицера любезно и сказал, что он согласен сдать форты, но желал бы знать, намерены ли союзники занять все форты или один по их выбору. Свой ответ комендант обещал дать до назначенного срока.
В то же время в Тяньцзин был послан с одним матросом мичман Шрамченко, которому было поручено доставить ультиматум вице-королю Чжилийской провинции.
Предстояло взять миром или силою четыре форта: 2 на левом берегу Пэйхо — Северо-западный и Северный и 2 на правом — Южный и Новый. Позади Северо-западного форта находилась брошенная импань. Форты, тянувшиеся на протяжении трех верст с юга на север вдоль морского берега, были вооружены сильной артиллерией в 240 орудий разных систем и калибров из которых 54 орудия было новейшей системы Армстронга. Орудия были прочно установлены, имели круговой обстрел и могли обстреливать как устье реки, так и реку, которая благодаря своим постоянным извивам, на протяжении 12 верст от устья вверх, четыре раза идет почти параллельно фортам. Расстояние между фортами, запирающими устье, не более 100 сажен.
Так как большие суда могут подойти к морскому берегу не ближе 20 верст, то форты Таку могут быть взяты только канонерскими лодками, при условии если они будут пропущены в реку и обречены на уничтожение.
Такими лодками, которые были назначены бомбардировать форты в случае необходимости, были: русские — пришедший накануне из России «Гиляк», «Кореец», «Бобр»; французский — «Лион»; английские — «Альджерин» и контр-миноносец «Вайтин» и германский — «Ильтис».
Жители в Таку и Тонку получили приказание в течении часа оставить дома и перейти для безопасности на американское военное судно «Монокаси», которое было поставлено далеко в реке, по возможности вне поля выстрелов.
В устье реки появились китайские шаланды, которые, не стесняясь присутствия иностранных военных судов, смело закладывали мины вдоль бара. Английский «Вайтин», проходя через бар, задел одну из мин, которая почему-то не взорвала.
В 5 час. веч. у командира «Бобра» Добровольского был собран военный совет из русских и иностранных командиров лодок и миноносцев, которые выработали порядок боя и расположение судов. Сигнал к бою должен был подать «Бобр».
Десантный отряд, составленный на случай боя под общим начальством германского капитана Поль, имел: 350 английских матросов под командою капитана Крадок; 230 японских под начальством капитана Хаттори; 130 германских; 50 австрийских, 25 итальянских с лейтенантом Танка.
В тот же день в Таку пришел крейсер «Адмирал Корнилов», доставивший сводную роту 12-го полка из 168 человек под командою поручика Станкевича. Рота была сейчас же перевезена на баржах в Тонку и получила приказание присоединиться к международному десанту, который остановился биваком около станции железной дороги.
В 8 час. 30 мин. вечера «Бобр» переменил свое место и стал ниже «Корейца». «Альджерин» и «Вайтин», стоявшие в устье между фортами, также перешли и стали ниже «Бобра» у поворота реки. Таким образом к ночи по линии почти параллельной фортам растянулись суда: «Вайтин», «Альджерин», «Бобр», «Кореец» и «Гиляк». За следующим поворотом реки вверх по течению также параллельно фортам стали: «Лион», «Ильтис», «Атаго» и «Монокаси».
Оставалось два часа до решительного срока. На фортах вспыхнули два электрических прожектора, навели свет на лодки, стоявшие в тылу и снова потухли. Комендант крепости генерал Ло получил по телеграфу, соединявшему крепость с Тяньцзином, приказание ни в каком случае не отдавать фортов Таку иностранцам.
Проверив прожектором, что почти все канонерские лодки стоят на прежних местах, по которым уже давно наведены фортовые орудия, и зная, что иностранцы приведут свою угрозу в исполнение, а исход боя мог быть для китайцев скорее удачен, чем наоборот, и не особенно доверяя всемогуществу иностранных войск, особенно после неудачи Сеймура, генерал Ло, повинуясь повелению из Пекина, приказал открыть огонь по лодкам, не дожидаясь, когда иностранцы сами начнут штурмовать.
Ночь была темная. Черная длинная линия фортов, грозная и безмолвная, едва была заметна при тусклом сиянии луны, прятавшейся за облаками. До решительного срока оставался час и десять минут. Томительное ожидание...
— Сдадут или будут стрелять?
— Конечно, сдадут! разве китайцы решатся отстаивать свою крепость? Ну, выпустят несколько снарядов, попугают, а потом непременно сдадутся... — так думали наши офицеры и не особенно беспокоились о наступающем бое.
На всех судах разведены пары и орудия заряжены...
На новом форту сверкнул огонь. Грянул выстрел и граната жужжа пронеслась над «Гиляком». Форты засветились. Снаряды за снарядами проносились над лодками. На наших судах пробили боевую тревогу. Сперва «Бобр» подал сигнал, затем «Гиляк», «Кореец» и «Альджерин» стали отвечать своим огнем.
Расстояние от «Гиляка» до ближайшего Северо-западного форта было 700 сажен, а до самого отдаленного Нового форта 1200. Снаряды за снарядами очень точно пролетали над лодками, но еще ни одна не была задета. Возможно предполагать, что китайские орудия были наведены на лодки в полную воду. Так как при начале боя был отлив, то суда опустились, что и вызвало перелет снарядов.
Французский «Лион» и германский «Ильтис» спустились вниз по реке и, открыв огонь на ходу, присоединились к союзникам. Английские контр-миноносцы «Вайтин» и «Фэм» атаковали 4 китайских истребителя миноносцев. Китайцы пробовали защищаться ружейными и пистолетными выстрелами, но несколько английских выстрелов из орудий заставили китайцев бежать. Англичане отвели взятые в плен истребители в Тонку. По пути китайским 5 дюймовым снарядом был разбит один из котлов на «Вайтине».
Семнадцать гранат и одна шрапнель попали в германскую лодку «Ильтис» и совершенно разбили ее верхнюю палубу. Ее командир Ланц был тяжело ранен 25 осколками стали и дерева и потерял ногу. Приэтом германцы впервые лично познакомились с прекрасным действием германских гранат из крупповских орудий, которыми были вооружены форты Таку. Один германский офицер и шесть нижних чинов были убиты, 17 ранены. Одна граната произвела взрыв и пожар на французском «Лионе». Из его команды 1 был убит и 46 ранено. Японец «Атаго» не принимал участия в бою, так как у него была попорчена машина. Другой японец «Кагеро» находился по ту сторону бара и вместе с русскими миноносцами зорко наблюдал за китайским крейсером «Хай Тен», который, однако, не выказывал ни малейшего намерения вмешаться в бой. На крейсере был флаг китайского адмирала.
Штурм фортов Таку
3 Июня
К 3-му июня адмиралам, командовавшим международной эскадрой в Таку, были известны следующие данные о положении дел.
Адмирал Сеймур со своей экспедицией находился неизвестно где между Тяньцзином и Пекином, отрезанный от Тяньцзина китайскими войсками, боксерами и разрушенной железной дорогой.
Около 2000 китайских правительственных войск прибыло в форты Таку. По слухам китайское правительство решило стянуть к фортам Таку значительное количество своих войск. He было сомнения, что эти меры принимались с целью воспрепятствовать дальнейшим высадкам иностранных войск в Таку.
Из Пекина было получено известие об убийстве китайскими солдатами чиновника японского посольства. Князь Дуань, верховный предводитель боксеров, был назначен главнокомандующим всех войск в Китае. Его ближайшими советниками и главными членами Цзунлиямыня были назначены ненавистники иностранцев — манчжуры Юй Сянь и Ган И и министр юстиции — китаец Чжао Шу Цяо.
Поэтому 2 и 3 июня на крейсере «Россия» у старейшего в чине, начальника русской Тихоокеанской эскадры вице-адмирала Гильтебрандта состоялись заседания адмиралов международной эскадры.
На этих заседаниях было выяснено, что образ действий китайцев в отношении союзников носит безусловно враждебный характер. Они уже пытаются разрушить железную дорогу между Таку и Тяньцзином и даже закладывают мины в устье Пэйхо. Поэтому решено принять немедленно меры к тому, чтобы сохранить сообщение с Тяньцзином и держать вход в реку Пэйхо свободным.
Так как на фортах китайцы стали обнаруживать какую-то лихорадочную деятельность, то на последнем утреннем заседании 3 июня адмиралы постановили вручить ультиматумы Чжилийскому вице-королю Юй Лу и коменданту крепости Таку генералу Ло Юн Гуань с требованием передать им форты к 2 часам ночи. В случае к этому сроку форты не будут очищены китайскими войсками, то союзники будут вынуждены взять форты силою. При этом адмиралы постановили ожидать ответа от китайского генерала до 4 часов утра.
Ультиматум был подписан: от имени России — вице-адмиралом Гильтебрандтом, Франции — контр-адмиралом Курржоль, Англии — контр-адм. Брюсс, Германии — капитаном I р. Гулих, Японии — капитаном I р. Нагаминэ, Италии — капитаном I р. Казелла, Австрии — капитаном Монтальмар.
Ультиматум был передан китайскому коменданту Ло лейтенантом Бахметьевым, командиром одного из наших миноносцев. Его сопровождал в качестве переводчика английский лоцман Джонсон.
Генерал Ло принял нашего офицера любезно и сказал, что он согласен сдать форты, но желал бы знать, намерены ли союзники занять все форты или один по их выбору. Свой ответ комендант обещал дать до назначенного срока.
В то же время в Тяньцзин был послан с одним матросом мичман Шрамченко, которому было поручено доставить ультиматум вице-королю Чжилийской провинции.
Предстояло взять миром или силою четыре форта: 2 на левом берегу Пэйхо — Северо-западный и Северный и 2 на правом — Южный и Новый. Позади Северо-западного форта находилась брошенная импань. Форты, тянувшиеся на протяжении трех верст с юга на север вдоль морского берега, были вооружены сильной артиллерией в 240 орудий разных систем и калибров из которых 54 орудия было новейшей системы Армстронга. Орудия были прочно установлены, имели круговой обстрел и могли обстреливать как устье реки, так и реку, которая благодаря своим постоянным извивам, на протяжении 12 верст от устья вверх, четыре раза идет почти параллельно фортам. Расстояние между фортами, запирающими устье, не более 100 сажен.
Так как большие суда могут подойти к морскому берегу не ближе 20 верст, то форты Таку могут быть взяты только канонерскими лодками, при условии если они будут пропущены в реку и обречены на уничтожение.
Такими лодками, которые были назначены бомбардировать форты в случае необходимости, были: русские — пришедший накануне из России «Гиляк», «Кореец», «Бобр»; французский — «Лион»; английские — «Альджерин» и контр-миноносец «Вайтин» и германский — «Ильтис».
Жители в Таку и Тонку получили приказание в течении часа оставить дома и перейти для безопасности на американское военное судно «Монокаси», которое было поставлено далеко в реке, по возможности вне поля выстрелов.
В устье реки появились китайские шаланды, которые, не стесняясь присутствия иностранных военных судов, смело закладывали мины вдоль бара. Английский «Вайтин», проходя через бар, задел одну из мин, которая почему-то не взорвала.
В 5 час. веч. у командира «Бобра» Добровольского был собран военный совет из русских и иностранных командиров лодок и миноносцев, которые выработали порядок боя и расположение судов. Сигнал к бою должен был подать «Бобр».
Десантный отряд, составленный на случай боя под общим начальством германского капитана Поль, имел: 350 английских матросов под командою капитана Крадок; 230 японских под начальством капитана Хаттори; 130 германских; 50 австрийских, 25 итальянских с лейтенантом Танка.
В тот же день в Таку пришел крейсер «Адмирал Корнилов», доставивший сводную роту 12-го полка из 168 человек под командою поручика Станкевича. Рота была сейчас же перевезена на баржах в Тонку и получила приказание присоединиться к международному десанту, который остановился биваком около станции железной дороги.
В 8 час. 30 мин. вечера «Бобр» переменил свое место и стал ниже «Корейца». «Альджерин» и «Вайтин», стоявшие в устье между фортами, также перешли и стали ниже «Бобра» у поворота реки. Таким образом к ночи по линии почти параллельной фортам растянулись суда: «Вайтин», «Альджерин», «Бобр», «Кореец» и «Гиляк». За следующим поворотом реки вверх по течению также параллельно фортам стали: «Лион», «Ильтис», «Атаго» и «Монокаси».
Оставалось два часа до решительного срока. На фортах вспыхнули два электрических прожектора, навели свет на лодки, стоявшие в тылу и снова потухли. Комендант крепости генерал Ло получил по телеграфу, соединявшему крепость с Тяньцзином, приказание ни в каком случае не отдавать фортов Таку иностранцам.
Проверив прожектором, что почти все канонерские лодки стоят на прежних местах, по которым уже давно наведены фортовые орудия, и зная, что иностранцы приведут свою угрозу в исполнение, а исход боя мог быть для китайцев скорее удачен, чем наоборот, и не особенно доверяя всемогуществу иностранных войск, особенно после неудачи Сеймура, генерал Ло, повинуясь повелению из Пекина, приказал открыть огонь по лодкам, не дожидаясь, когда иностранцы сами начнут штурмовать.
Ночь была темная. Черная длинная линия фортов, грозная и безмолвная, едва была заметна при тусклом сиянии луны, прятавшейся за облаками. До решительного срока оставался час и десять минут. Томительное ожидание...
— Сдадут или будут стрелять?
— Конечно, сдадут! разве китайцы решатся отстаивать свою крепость? Ну, выпустят несколько снарядов, попугают, а потом непременно сдадутся... — так думали наши офицеры и не особенно беспокоились о наступающем бое.
На всех судах разведены пары и орудия заряжены...
На новом форту сверкнул огонь. Грянул выстрел и граната жужжа пронеслась над «Гиляком». Форты засветились. Снаряды за снарядами проносились над лодками. На наших судах пробили боевую тревогу. Сперва «Бобр» подал сигнал, затем «Гиляк», «Кореец» и «Альджерин» стали отвечать своим огнем.
Расстояние от «Гиляка» до ближайшего Северо-западного форта было 700 сажен, а до самого отдаленного Нового форта 1200. Снаряды за снарядами очень точно пролетали над лодками, но еще ни одна не была задета. Возможно предполагать, что китайские орудия были наведены на лодки в полную воду. Так как при начале боя был отлив, то суда опустились, что и вызвало перелет снарядов.
Французский «Лион» и германский «Ильтис» спустились вниз по реке и, открыв огонь на ходу, присоединились к союзникам. Английские контр-миноносцы «Вайтин» и «Фэм» атаковали 4 китайских истребителя миноносцев. Китайцы пробовали защищаться ружейными и пистолетными выстрелами, но несколько английских выстрелов из орудий заставили китайцев бежать. Англичане отвели взятые в плен истребители в Тонку. По пути китайским 5 дюймовым снарядом был разбит один из котлов на «Вайтине».
Семнадцать гранат и одна шрапнель попали в германскую лодку «Ильтис» и совершенно разбили ее верхнюю палубу. Ее командир Ланц был тяжело ранен 25 осколками стали и дерева и потерял ногу. Приэтом германцы впервые лично познакомились с прекрасным действием германских гранат из крупповских орудий, которыми были вооружены форты Таку. Один германский офицер и шесть нижних чинов были убиты, 17 ранены. Одна граната произвела взрыв и пожар на французском «Лионе». Из его команды 1 был убит и 46 ранено. Японец «Атаго» не принимал участия в бою, так как у него была попорчена машина. Другой японец «Кагеро» находился по ту сторону бара и вместе с русскими миноносцами зорко наблюдал за китайским крейсером «Хай Тен», который, однако, не выказывал ни малейшего намерения вмешаться в бой. На крейсере был флаг китайского адмирала.
Форты и канонерские лодки продолжали громить друг друга. Боевым электрическим фонарем «Гиляк» стал кидать ослепительные лучи света на форты, которые ответили дождем снарядов по «Гиляку» и соседним лодкам.
Разорвавшаяся граната ранила осколками сигнальщика, комендора и минного офицера лейтенанта Богданова, бывшего на марсе.
Осколок резнул ему рот, щеку и ухо. Шедший к фонарю квартирмейстер Иванов свалился на ходу: осколком ему снесло голову.
Но ни офицеры, ни матросы не обращали внимания на проносившиеся снаряды и все были на своих местах. Комендоры быстро заряжали орудия и производили выстрел за выстрелом. Одни матросы стояли у элеватора, принимали снаряды, другие подавали их на тележке к орудию.
Было около 3 часов утра, когда комендор доложил артиллерийскому офицеру лейтенанту Титову, что у 75-милиметрового орудия потухли электрические лампочки, освещавшие прицел и мушку. Титов осмотрел провода, исправил их и, когда лампочки засветились, снова вернулся к орудию.
Взрыв, оглушительный грохот и сильный удар в спину сбили с ног Титова. Он упал ниц и, почувствовав жестокий ожог спины, однако имел силу вскочить и броситься в сторону от взрыва.
Ничего не понимая и ничего не чувствуя, Титов оглянулся. Перед ним лежали матросы. Другие стояли в столбняке и с немым ужасом глядели на Титова, у которого волною пламени, вырвавшейся из элеватора, обожгло лицо, голову, грудь, спину и руки. Огнем был сожжон до тла его китель. От совершенно испепелившейся фуражки остался один околышек. Почувствовав нестерпимую боль по всему телу, Титов понял, что с ним случилось. Доктор Свечников перевязал всего израненного и обожженного Титова.
Это был взрыв патронного погреба для орудийных снарядов, произведенный китайской гранатой. Взрывом 136 патронов была сорвана и выпучена палуба над погребом, произведен пожар в жилой и на верхней палубе около орудий. Огонь охватил стоявшие на палубе снаряды и людей, но по счастью снаряды не дали взрыва. Этим огнем был жестоко изранен лейтенант Титов, убито 5 и ранено 38 нижних чинов.
Однако ни командир «Гиляка» Сарычев, который продолжал наводить 120 мил. орудие, ни его офицеры Бахирев, Веселаго, Фукс и Беренс не потерялись и не прекращали огня из других орудий. Пожар был залит брандспойтами и ведрами в 15 минут. Инженер-механики Буссе и Лавров немедленно нашли и с матросами заделали пробоину и исправили машину, так что через 2 ½ часа корабль мог снова двигаться. Но и матросы «Гиляка» не дрогнули и вместе с офицерами упорно и неустрашимо продолжали одновременно спасать свой корабль и громить форты. Кочегар Плужников пробрался в самое опасное место пожара и зная, что рядом с ним находится 120 милим. патронный погреб, шлангом потушил пожар. Он был сильно обожжон и, сделав свое дело, потерял сознание. В то же время в этот погреб, грозивший ежеминутно взрывом, спустился рулевой Улановский и стоя по пояс в воде подавал патроны, чтобы пушка могла действовать безостановочно.
Уже после боя, когда на «Гиляке» стали считать раны и недостающих товарищей, в обломках нашли сожженное тело с обнаженными мускулами и жилами, с металлической цепочкой и фельдфебельской дудкой на груди. Это было тело храброго фельдфебеля Федора Гурьева. От водолаза Злобина остался один уголь. А от марсового Янченко, бывшего в погребе при взрыве, не осталось и следа. Даже офицерский повар француз Жан Батист был обожжен, туша пожар. Всего на «Гиляке» было убито 8 человек, ранено 48.
В 3 часа утра в корпус «Корейца» угодил первый китайский снаряд. Над бомбовым погребом загорелась кают-компания.
— Пробить малый пожар! Затопить кормовые, бомбовый погреб, крюйт-камору и патронное отделение! — раздалась команда командира Сильмана.
Живо матросы стали накачивать ручные и паровые пумпы, разнесли шланги и быстро потушили пожар.
Обрадовались китайцы своему успеху и стали выпускать снаряды по «Корейцу» все в одну точку. Один их снаряд пронизал насквозь и разрушил все офицерские каюты правого борта и водонепроницаемую переборку в машинное отделение.
Лейтенант Бураков спускался по трапу вниз, чтобы по приказанию командира наблюдать за тушением пожара и упал бездыханный, пронзенный осколком гранаты в шею. С ним были убиты 3 матроса.
Несмотря на пожар, люди продолжали свое дело по расписанию и командир «Корейца» Сильман приказал производить стрельбу из 8 дюйм. правого орудия пироксилиновыми бомбами. После второго выстрела на одном из фортов взвился клуб дыма и огня и раздался взрыв порохового погреба. Ура! — закричала радостно команда.
Но китайцы сейчас же отомстили. Их граната пробила правый борт над верхней палубой и разорвавшись разбила вдребезги кочегарные вентиляторы. Осколками снаряда был смертельно ранен в обе ноги лейтенант Деденев.
Взошло солнце, которое бедный Деденев видел в последний раз. Его положили в уцелевшую каюту. Истекая кровью и геройски перенося непереносимые страдания, он все время расспрашивал о ходе боя и с нетерпением ожидал известия о победе. В 3 часа 15 минут дня, когда на всех фортах уже давно развевались союзные флаги, лейтенанта Деденева не стало.
Кроме этих роковых снарядов еще несколько гранат влетело в корпус «Корейца» и пробило и поломало переборки, вентиляторную машинку. К концу боя, кроме двух офицеров на «Корейце» было убито 9 матросов и ранено 20.
Потеряв двух своих лучших товарищей, все офицеры «Корейца» не потеряли самообладания и уверенности в победе. Все офицеры от старшего лейтенанта Тундермана, старшего механика Зражевского и до младшего мичмана Рененкампфа, сменившего Буракова, отстаивали вверенный им корабль и не давали молчать своей артиллерии.
Счастливее всех других лодок оказался «Бобр». Разделяя все труды, опасности и тревоги своих сотоварищей, поддерживал их своим огнем и безостановочно поражая ядрами китайские форты, «Бобр» взорвал пороховой погреб Нового форта, но сам никаких серьезных повреждений не получил и по редкой счастливой случайности все офицеры и матросы «Бобра» из адского огня, которым они были окружены, вышли целыми. Судовой врач «Бобра» Русанов перевязывал раненых на «Корейце», так как врач последнего Кальнин был оглушен снарядом и несколько часов лежал в обмороке. Как это ни странно, но на одной из рей «Бобра», нетронутого снарядами, все время боя держались два голубя.
В 1 час ночи, когда раздались первые выстрелы с китайских фортов по лодкам, русский десант Станкевича, высаженный на левый берег Пэйхо, соединился с японцами, германцами и англичанами у заброшенной батареи и двинулся вперед походным порядком. В авангарде шли германцы под прикрытием дозоров.
В 800 шагах от форта международный отряд остановился и стал ожидать, когда ослабеет огонь китайских орудий. В 1 ½ часа ночи, когда уже светало и опасно было оставаться в виду фортов, капитан Поль собрал на совещание всех командиров. Ввиду того, что канонерские лодки не нанесли никакого вреда фортам и не предвиделось возможности взять Северо-западный форт, избранный для штурма, командиры решили отступить.
Тогда Станкевич предложил выждать час времени и уверял, что к этому времени действие артиллерии на форту будет ослаблено. Однако командиры не были согласны с Станкевичем и настаивали на необходимости отступить.
— Я тоже не согласен с вами и категорически заявляю, что не отступлю и в крайнем случае пойду брать форт один, — сказал Станкевич и пошел со своей ротой вперед.
Станкевич решил расположить роту за валом рва, чтоб атаковать одному форт, когда огонь ослабеет. В случае невозможности, он хотел держаться за валом, надеясь, что китайцы не посмеют сделать вылазку из форта.
Рассвет быстро наступал. Японцы и германцы отошли шагов 200, но потом рассыпались цепью, чтобы не быть заметными и остановились. Англичане и итальянцы растянулись вправо от русских. Германцы и австрийцы снова подвинулись назад к русским и стали за ними во второй линии. Японцы рассыпались в третьей линии.
Китайцы заметили подходившие к форту десанты и сейчас же открыли по ним огонь из орудий и ружей.
Разорвавшаяся граната ранила осколками сигнальщика, комендора и минного офицера лейтенанта Богданова, бывшего на марсе.
Осколок резнул ему рот, щеку и ухо. Шедший к фонарю квартирмейстер Иванов свалился на ходу: осколком ему снесло голову.
Но ни офицеры, ни матросы не обращали внимания на проносившиеся снаряды и все были на своих местах. Комендоры быстро заряжали орудия и производили выстрел за выстрелом. Одни матросы стояли у элеватора, принимали снаряды, другие подавали их на тележке к орудию.
Было около 3 часов утра, когда комендор доложил артиллерийскому офицеру лейтенанту Титову, что у 75-милиметрового орудия потухли электрические лампочки, освещавшие прицел и мушку. Титов осмотрел провода, исправил их и, когда лампочки засветились, снова вернулся к орудию.
Взрыв, оглушительный грохот и сильный удар в спину сбили с ног Титова. Он упал ниц и, почувствовав жестокий ожог спины, однако имел силу вскочить и броситься в сторону от взрыва.
Ничего не понимая и ничего не чувствуя, Титов оглянулся. Перед ним лежали матросы. Другие стояли в столбняке и с немым ужасом глядели на Титова, у которого волною пламени, вырвавшейся из элеватора, обожгло лицо, голову, грудь, спину и руки. Огнем был сожжон до тла его китель. От совершенно испепелившейся фуражки остался один околышек. Почувствовав нестерпимую боль по всему телу, Титов понял, что с ним случилось. Доктор Свечников перевязал всего израненного и обожженного Титова.
Это был взрыв патронного погреба для орудийных снарядов, произведенный китайской гранатой. Взрывом 136 патронов была сорвана и выпучена палуба над погребом, произведен пожар в жилой и на верхней палубе около орудий. Огонь охватил стоявшие на палубе снаряды и людей, но по счастью снаряды не дали взрыва. Этим огнем был жестоко изранен лейтенант Титов, убито 5 и ранено 38 нижних чинов.
Однако ни командир «Гиляка» Сарычев, который продолжал наводить 120 мил. орудие, ни его офицеры Бахирев, Веселаго, Фукс и Беренс не потерялись и не прекращали огня из других орудий. Пожар был залит брандспойтами и ведрами в 15 минут. Инженер-механики Буссе и Лавров немедленно нашли и с матросами заделали пробоину и исправили машину, так что через 2 ½ часа корабль мог снова двигаться. Но и матросы «Гиляка» не дрогнули и вместе с офицерами упорно и неустрашимо продолжали одновременно спасать свой корабль и громить форты. Кочегар Плужников пробрался в самое опасное место пожара и зная, что рядом с ним находится 120 милим. патронный погреб, шлангом потушил пожар. Он был сильно обожжон и, сделав свое дело, потерял сознание. В то же время в этот погреб, грозивший ежеминутно взрывом, спустился рулевой Улановский и стоя по пояс в воде подавал патроны, чтобы пушка могла действовать безостановочно.
Уже после боя, когда на «Гиляке» стали считать раны и недостающих товарищей, в обломках нашли сожженное тело с обнаженными мускулами и жилами, с металлической цепочкой и фельдфебельской дудкой на груди. Это было тело храброго фельдфебеля Федора Гурьева. От водолаза Злобина остался один уголь. А от марсового Янченко, бывшего в погребе при взрыве, не осталось и следа. Даже офицерский повар француз Жан Батист был обожжен, туша пожар. Всего на «Гиляке» было убито 8 человек, ранено 48.
В 3 часа утра в корпус «Корейца» угодил первый китайский снаряд. Над бомбовым погребом загорелась кают-компания.
— Пробить малый пожар! Затопить кормовые, бомбовый погреб, крюйт-камору и патронное отделение! — раздалась команда командира Сильмана.
Живо матросы стали накачивать ручные и паровые пумпы, разнесли шланги и быстро потушили пожар.
Обрадовались китайцы своему успеху и стали выпускать снаряды по «Корейцу» все в одну точку. Один их снаряд пронизал насквозь и разрушил все офицерские каюты правого борта и водонепроницаемую переборку в машинное отделение.
Лейтенант Бураков спускался по трапу вниз, чтобы по приказанию командира наблюдать за тушением пожара и упал бездыханный, пронзенный осколком гранаты в шею. С ним были убиты 3 матроса.
Несмотря на пожар, люди продолжали свое дело по расписанию и командир «Корейца» Сильман приказал производить стрельбу из 8 дюйм. правого орудия пироксилиновыми бомбами. После второго выстрела на одном из фортов взвился клуб дыма и огня и раздался взрыв порохового погреба. Ура! — закричала радостно команда.
Но китайцы сейчас же отомстили. Их граната пробила правый борт над верхней палубой и разорвавшись разбила вдребезги кочегарные вентиляторы. Осколками снаряда был смертельно ранен в обе ноги лейтенант Деденев.
Взошло солнце, которое бедный Деденев видел в последний раз. Его положили в уцелевшую каюту. Истекая кровью и геройски перенося непереносимые страдания, он все время расспрашивал о ходе боя и с нетерпением ожидал известия о победе. В 3 часа 15 минут дня, когда на всех фортах уже давно развевались союзные флаги, лейтенанта Деденева не стало.
Кроме этих роковых снарядов еще несколько гранат влетело в корпус «Корейца» и пробило и поломало переборки, вентиляторную машинку. К концу боя, кроме двух офицеров на «Корейце» было убито 9 матросов и ранено 20.
Потеряв двух своих лучших товарищей, все офицеры «Корейца» не потеряли самообладания и уверенности в победе. Все офицеры от старшего лейтенанта Тундермана, старшего механика Зражевского и до младшего мичмана Рененкампфа, сменившего Буракова, отстаивали вверенный им корабль и не давали молчать своей артиллерии.
Счастливее всех других лодок оказался «Бобр». Разделяя все труды, опасности и тревоги своих сотоварищей, поддерживал их своим огнем и безостановочно поражая ядрами китайские форты, «Бобр» взорвал пороховой погреб Нового форта, но сам никаких серьезных повреждений не получил и по редкой счастливой случайности все офицеры и матросы «Бобра» из адского огня, которым они были окружены, вышли целыми. Судовой врач «Бобра» Русанов перевязывал раненых на «Корейце», так как врач последнего Кальнин был оглушен снарядом и несколько часов лежал в обмороке. Как это ни странно, но на одной из рей «Бобра», нетронутого снарядами, все время боя держались два голубя.
В 1 час ночи, когда раздались первые выстрелы с китайских фортов по лодкам, русский десант Станкевича, высаженный на левый берег Пэйхо, соединился с японцами, германцами и англичанами у заброшенной батареи и двинулся вперед походным порядком. В авангарде шли германцы под прикрытием дозоров.
В 800 шагах от форта международный отряд остановился и стал ожидать, когда ослабеет огонь китайских орудий. В 1 ½ часа ночи, когда уже светало и опасно было оставаться в виду фортов, капитан Поль собрал на совещание всех командиров. Ввиду того, что канонерские лодки не нанесли никакого вреда фортам и не предвиделось возможности взять Северо-западный форт, избранный для штурма, командиры решили отступить.
Тогда Станкевич предложил выждать час времени и уверял, что к этому времени действие артиллерии на форту будет ослаблено. Однако командиры не были согласны с Станкевичем и настаивали на необходимости отступить.
— Я тоже не согласен с вами и категорически заявляю, что не отступлю и в крайнем случае пойду брать форт один, — сказал Станкевич и пошел со своей ротой вперед.
Станкевич решил расположить роту за валом рва, чтоб атаковать одному форт, когда огонь ослабеет. В случае невозможности, он хотел держаться за валом, надеясь, что китайцы не посмеют сделать вылазку из форта.
Рассвет быстро наступал. Японцы и германцы отошли шагов 200, но потом рассыпались цепью, чтобы не быть заметными и остановились. Англичане и итальянцы растянулись вправо от русских. Германцы и австрийцы снова подвинулись назад к русским и стали за ними во второй линии. Японцы рассыпались в третьей линии.
Китайцы заметили подходившие к форту десанты и сейчас же открыли по ним огонь из орудий и ружей.