Что сравню во вселенной со старым вином,
С этой чашею пенной со старым вином?
Что еще подобает почтенному мужу,
Кроме дружбы почтенной со старым вином?
Омар Хайям
Омар Хайям вино не воспевал
Kак странно жизни караван проходит.
Блажен, кто путь свой – весел, пьян проходит.
Зачем гадать о будущем, саки?
Дай мне вина! Ночной туман проходит!
Вот типичный и всем известный перевод одного из рубаи Омара Хайяма – великого поэта и мыслителя, жившего на территории Таджикистана в 1048-1122 годах. Вино и женщины, женщины и вино – эти темы постоянно звучат в переводах хайямовских стихов, разбавляемые сентенциями о бренности всего земного довольно банального характера. Читать и произносить за столом подобные вирши весьма приятно, но к подлинной сути творчества Хайяма они имеют отдалённое отношение.
Известные историки и культурологи Юлия и Юрий Мизун доказали, что в европейской традиции возобладало совершенно неверное понимание текстов Омара Хайяма, основанное на поверхностной трактовке слова «вино» и непонимании архисложной символики образов таджикской и персидской поэзии. Основу такой традиции в Европе заложил в середине позапрошлого века английский литературовед Эдвард Фицжеральд. А у нас незадолго до этого «постарался» сам Державин, давший такой перевод стиха Хайяма о том, как поэт тайно проник в молельный дом зороастрийцев, чтобы узнать их обряды:
Шёл в кабак я, тепля в сердце веру
Чистую одну,
Что зуннаром светлых магов
Свой стан я затяну.
Там я так вином упился, что служитель харабата
Выбросил мои пожитки, после вымыл майхану.
Несуразица этого перевода, считают супруги Мизун, потрясает. Герой стиха идёт в кабак, чтобы затянуться… молельным поясом зороастрийцев. Что делает в кабаке служитель молельного дома, вообще непонятно.
«Никаких кабаков и вина у Хайяма, великого мистика Востока, конечно, нет, - считает Юлия Мизун. – Переводить так – все равно, что называть причастие хлебом и вином в христианской церкви выпивкой с закуской. «Вино» в персидской мистической поэзии означает не алкогольный напиток. У этого слова гораздо более глубокие и метафизические смыслы.
«Вино» в мистической поэзии Хайяма означает и истинные ценности Бытия, и поток живых страстей, и течение времени, замертво валящего абсолютно всех. Наконец, вино – это человеческая кровь, а наполнившаяся чаша означает завершение отмеренной человеку жизни. Именно так следует трактовать, скажем, такие строки:
Ты винный мой кувшин расколотил,
Господь!
Из радости изгнал и дверь забил, Господь!
Багряную струю небрежно пролил
Наземь!
К сожалению, издатели продолжают «штамповать» привычные переводы Хайяма типа пресловутых виршей Германа Плисецкого. Вот ещё один из образчиков «творчества» этого переводчика, представляющий Хайяма в лживом свете:
Ранним утром, о нежная, чарку налей,
Пей вино и на чанге играй веселей,
Ибо жизнь коротка, ибо нету возврата,
Для ушедших отсюда… Поэтому – пей!
Новые же переводы Омара Хайяма, основанные на глубоком проникновении в игру смыслов его мистической поэзии, упорно замалчиваются при, как говорят, негласном содействии руководителей книжного дела Владимира Григорьева и Нины Литвинец. Речь идёт о грандиозном труде переводчика Ивана Голубева «Омар Хайям. Библиотека поэзии», выпущенном смоленским издательством «Русич» в 2002 году и широкому читателю, увы почти неизвестном.
Конечно, и этот перевод – лишь этап на пути к постижению великих тайн Омара Хайяма. Но теперь перед читателем предстаёт не балагур-забулдыга, произносивший философские банальности, а загадочный мистик, предвидевший многие открытия науки.
«Омара Хайяма следует считать Леонардо Да Винчи Востока, - полагает Юрий Мизун. – Его идеи весьма отличаются от классического ислама. Чего стоит его суфийское воззрение о том, что Мир состоит из Бытия и Небытия. Причём Небытие по Хайяму – это не ничто. Оно схоже с вакуумом современной физики, в котором потенциально есть всё и где постоянно появляются и исчезают элементарные частицы. Кроме того, Хайям полагал, что наша Вселенная – только часть Мироздания. Вселенная имеет начало и конец, о чём гениальный мистик сказал так: «Круженью неба тоже прерываться точно также как веку твоему».
Фактически Хайям предвосхитил идею советского физика академика Маркова, считавшего, что при определённой кривизне пространства наша Вселенная является замкнутой и со стороны воспринимается как элементарная частица. Следовательно, вселенных в Мире – бесконечное множество. Особенно потрясает, что Хайям считал структурой Вселенной «узор» - подобные идеи появились в физике лишь в 80-е годы ХХ века, когда стали появляться теории об «узорчатых» способах моментальной передачи информации во вселенной с десятью измерениями:
Спросил ты: чем узор земли и звёзд рождён?
Мир древен. Многолик. Как море, протяжён…
Такой узор порой покажется из моря,
А вскоре в глубину опять уходит он.
Постепенное открытие подлинного Хайяма наводит на вопрос о качестве переводов и других великих поэтов Востока – Хафиза, Руми, Низами. В советское время их по не особо грамотно сделанным подстрочникам лихо делали «мастера рифмоплётства» типа Семёна Липкина, а издавалась вся эта отсебятина даже в «Библиотеке всемирной литературы». Только недавно стали появляться новые переводы великого поэта-суфия Руми, сделанные знатоками его мистического учения, но опять же они известны немногим.
Вообще то, давно известно мнение, что поэзия по-настоящему непереводима - даже более близкая нам, европейская. Когда мы читаем «Фауста» Гёте в переводе Пастернака, то понимаем, что этот текст – совместное творчество двух великих поэтов. Кстати, величайшая европейская поэма – «Неистовый Роланд» Ариосто до сих пор в рифмованной стихотворной форме на русский язык не переведена. Лишь недавно Михаил Гаспаров опубликовал сделанный «свободным стихом» полный перевод шедевра, но современные Плисецкие и Липкины не спешат переделать его в ласкающие слух рифмованные куплеты.
Оксана Аникина